Григорий Потоцкий – талантливейший скульптор, художник, творец, дипломат, человек с большим любящим сердцем. Тяжелейшие страдания от остеомиелита в детстве, проведенном в ГУЛАГе, до отторжения культурным сообществом его работ в 1990-х годах, не сломали Григория. Космополит и патриот по натуре, художник Потоцкий отстаивает вечные истины: мир, доброту, любовь, единство всех людей, живущих на разных континентах.
На сегодняшний день более полутора сотен скульптур Потоцкого установлены в пятидесяти странах мира. Это памятники и бронзовые портреты множества знаменитых людей, среди которых: актёры: Жерар Депардьё, Пьер Ришар, Шарль Азнавур, Иннокентий Смоктуновский, Лев Дуров, Николай карачинцев и Алексей Петренко; писатели и поэты: Пауло Коэльо, Тонино Гуэрра, Милорад Павич, Александр Солженицын, Андрей Платонов, Габриель Гарсия Маркес, Лев Толстой, Федор Достоевский, Антон Чехов, Иван Тургенев и Ганс Христиан Андерсен; режиссёры: Эмир Кустурица, Тео Ангелопулос, Иштван Сабо, Луис Гарсия Берланга и Кането Синдо.
Потоцкий лепил Далай-ламу и Мать Терезу, академиков Андрея Сахарова и Леонида Рошаля, Боба Марли и Пьера Кардена, а также ряд символических памятников – «Ислам это мир», «Благодарность Америке», памятники Любви, Богоматери, Миру и множество других.
Любопытно, что скульптуры Потоцкого поэту Александру Пушкину стоят практически на всех континентах: Филиппинах, в США, Германии, Китае, Канаде, Никарагуа, Сербии, Греции и т.д.
В октябре прошлого года в Москве был открыт памятник Сергею Есенину – подарок городу от Григория Потоцкого на 125-летие знаменитого поэта. Отношение к этой скульптуре неоднозначное. В чем только не обвиняли её автора: и в бездарности, и в мстительности, и в искажении образа «бунтаря русской поэзии».
Почти все свои работы Потоцкий дарит. А источником его дохода являются заказы на живопись. Скульптор видит своею художественную миссию в укреплении позитивного образа России в мире, в так называемой, народной дипломатии.
Григорий Викторович появился на свет в Курганской области в 1954 году. Его родители, зажиточные молдаванские крестьяне, были сосланы в ГУЛАГ в 1949.
В детстве будущий скульптор заболел остеомиелитом и за-из осложнений не мог ходить десять лет. Всё это время он жил в санатории для лежачих больных. Вероятно, такие жизненные обстоятельства научили Потоцкого сострадать, верить в лучшее и искать добро вопреки всему.
Григорий Викторович – выпускник факультета скульптуры института искусств им. Грекова. Но своим учителем он считает Лазаря Дубиновского, в мастерскую к которому он попал в четырнадцать лет. Позже молодой человек получит ещё и историческое образование в Кишиневском университете.
Имя Григория Потоцкого занесено в Энциклопедию «Люди нашего тысячелетия», в книгу «Мировая элита», он награждён скульптурной композиции «Человек тысячелетия».
Григорий Викторович, когда и почему Вы начали заниматься искусством?
Мы рождаемся художниками, и когда разламываем в детстве игрушки, а затем собираем их вновь, мы творим. Творчество – это один из процессов познания мира. В 14 лет мне довелось побывать в Ленинграде в Летнем саду и на меня очень сильное впечатление произвели мраморные Нимфы и Афродиты. Вернувшись домой, я нашёл карьер с голубой глиной и вылепил свои первые композиции.
Увидев мои работы, учительница биологии посоветовал показать их скульптору Лазарю Исааковичу Дубиновскому живущему в Кишинёве. Следует пояснить, что Лазарь Исаакович являлся членом–корреспондентом Академии художеств СССР, главным редактором художественно-экспертной коллегии министерства культуры Молдовы и учеником великого французского скульптора Эмиля Антуана Бурделя.
Я оказался смышлёным, пришёл в художественный музей, и случилось чудо, мне дали его адрес. Лазарь Исаакович принял меня в своей мастерской, где я тут же на что-то наступил и сломал. Но моя неловкость не рассердила хозяина. Он улыбнулся, поняв волнение подростка, долго разглядывал мои работы и, наконец, сказал: «Учить не буду, будет желание – будет всё. Вот тебе глина, гипс и ключ от мастерской».
Дубиновский знал, что выучиться на художника невозможно, им нужно родиться. И вот благодаря этому великому человеку, я стал тем, кем являюсь сегодня.
Если бы было возможно, с кем из величайших художников или скульпторов Вы поговорили и о чём?
Я всегда с ними разговаривал и разговариваю. Язык скульптора – это музыка в камне. Для меня хоральные прелюдии Баха звучат в работах Фидия, Микеланджело, бьющаяся в страсти плоть Родена и мощные аккорды органа в творчестве Бурделя… Все эти произведения вели меня и вдохновляли к созданию собственного стиля линиарной скульптуры, в котором одним касанием, одной линией я рождаю чувство объёма. Моё искусство – это иероглиф, знак, эмоция и мысль. Как мне кажется, у меня это получается. Я слышу голоса этих великих художников. Они были зажаты рамками материального мира, спорили с природой, уподоблялись ей, пытались превзойти. Фотография и кино остановили этот спор, и он перешёл в иное качество. Теперь художник пытается выразить то, что нельзя увидеть и потрогать, но можно создать. Мысль и эмоция вышли на первый план. Мы можем учиться у прошлого, но отвечать на запросы сегодняшнего дня мы должны сами. Для меня лично, ближе всего греки, итальянцы и французы. Русские никогда не говорили на языке скульптуры. Хотелось бы, конечно поговорить с Дали, но он такой провокатор, разве бы что только посмеялся. Вообще-то скульпторы не собеседники, чаще всего они нелюдимы. Наши современники – это, как правило, либо конкуренты, либо завистники. Все мы существуем в парадигме, кто более профессионален, однако разве Ван Гог лучше Врубеля?
Григорий Викторович, кто Ваш идеал в мире искусства и есть ли он?
Идеал – это непроходящая красота бытия в музыке Баха, в высоком звучании голосов Аве Марии, в вечных стражах египетских и мексиканских пирамид, в безупречном вкусе тонких рельефов египетских мастеров. Бельведерский торс, непревзойдённый в мире скульптуры по силе и мощи, даже Микеланджело плакал, когда его увидел, и конечно, Врубель, который как никто прикоснулся в своих полотнах к нежности и трагическому образу женщины.
В современном анти–искусстве для меня нет места. Я изгой. Из-за моего поклонения прекрасному – невзирая на мои ультраавангардные скульптурные решения, такие как Чехов, Эминеску, Дали, Чарли Чаплин, Стравинский, Высоцкий и другие, – я в этом обществе чужой. Ведь я не живу в режиме художественного маркетинга и не пользуюсь галереями, которые при помощи различных технологий создают имя художнику. Я – абсолютно самодостаточная единица, без обратной связи в виде денег и признания.
Все свои 150 памятников я установил в 50 странах мира без денег и только потому, что как скульптор оказался востребованным. Я живу вне товарного мира, потому что искусство не товар. Для меня идеал – это искусство. К нему я стремлюсь и живу в нём. Я не подменил искусство идеалом денег и славы. Я просто художник, который не разменялся, который остался верен идеалу прекрасного.
Что или кто вдохновляет Вас?
Вдохновение я черпаю в прекрасном образе её величества Женщины. Это очень хорошо чувствуется в творчестве Блока. Для меня женщина – это Богиня. Высшее духовное творение величайшего художника на земле – Бога. Разве можно не восхищаться женскими глазами, улыбкой, голосом, походкой? Я постоянно окружен ими, я дышу этим. Красота женщины наполняет мир смыслом и любовью. Я удивляюсь, почему многие этого не видят, не замечают, пренебрегают.
Бог создал её величество женщину, чтобы мы всегда жили в любви. Любовь – это величайший акт творения, и рядом со мной всегда моя Любовь, юная, прекрасная и любящая. Её смех, её улыбка, наполняют смыслом и радостью каждый мой день. И каждый день это чувство любви я стремлюсь запечатлеть на полотне или в образах моей линиарной скульптуры.
Какую скульптуру Вам было сложнее всего создать?
Многие по своей гордыне думают, что они могут создать всё. Особенно этим страдают профессионалы. Их блестяще выучили, как сделать (они хорошо владеют законами перспективы), как грамотно решить композицию, подобрать цвета. И во всём этом есть огромный труд. Но меня это отталкивает. Искусство может быть только выношено и родиться, совсем как у женщин. Поэтому мои образы – это всегда акт рождения и всегда открытие. Когда я работал над образом Есенина, мне хотелось сказать о нём правду, понять, кто он. Так я пришёл к образу, что Есенин – это ангел со сломанными крыльями. У меня в скульптуре родился реквием по Есенину, как у Моцарта.
Через меня прошли боль чувств Куприна и его размышления о русской действительности. В представлении писателя, жизнь в России была ямой. И я задал себе вопрос, а что происходит сегодня? И когда я завершил свою композицию, посвящённую Куприну, то оказалось, что книга, из которой вырастают литературные образы Куприна, пластически решена, как некая яма, но не просто яма, я яма-капкан, в которую мы все попали. И это тоже открытие.
Сейчас я задумался над проектом, который хочу посвятить Достоевскому. Ведь Фёдор Михайлович удивительным образом предвосхитил то, что трагически реализовалось в наше время. Выходит, великий писатель заглянул за некий горизонт. Вот и я хочу постараться заглянуть за него в скульптуре.
Работая над образом Протопопа Аввакума, я вдруг осознал величайший подвиг русского народа. Народа, готового погибнуть, не раздумывая идущего на смерть во имя Веры, чтобы только не изменить Богу, даже в такой малости, как креститься тремя, а не двумя пальцами. И для меня это стало открытием, перевернувшим сознание.
К примеру, «Танец с саблями» Хачатуряна – это же гимн геноциду. Мы рукоплещем красавцу с саблями, наблюдая за тем, как он направо и налево рубит головы своих врагов, чтобы впоследствии торжественно взмахнуть руками на горе трупов. Самое сложное это сломать стереотип.
Что бы Вы могли посоветовать начинающим художникам и скульпторам?
Никогда не смотреть на мужчину и женщину, как на объект, как, скажем, на некий стол, который можно нарисовать. Даже если вы научитесь хорошо это делать, то у вас всегда будет всего лишь схема. Однако этому нельзя научиться, так как картины и скульптуры не делаются, а рождаются. И не умение определяет их ценность, а нечто другое. Большое искусство рождается из любви. А это дар, с которым вы появились на свет. Развивайте его. А если у вас что-то не получается, то значит вы просто чего-то не понимаете. Не понимаете потому, что не умеете любить или не разрешаете себе любить. Любите! И из вашей любви родится творчество.
Григорий Викторович, расскажите о Ваших встречах с великими людьми.
Когда встречаешь великого человека, ему совершенно не нужно время, чтобы понять тебя. Встретив равного себе, великий человек откликается сразу и во всей своей полноте.
Помню, как я пришёл на встречу к Пьеру Кардену. Мне выделили всего две минуты его времени, а великий кутюрье уже стоял в дверях одетый. Мы обменялись несколькими фразами, у меня не было никаких деловых предложений. Однако Пьер Карден отменил все назначенные в этот день встречи, и мы общались с ним больше трёх часов. Говорили об Эдит Пиаф, Депардье, Шарле Азнавуре, Дали. О всех, кого я лепил, а они все прошли через жизнь Пьера Кардена: он одевал их и дружил с ними. В конце беседы он вынес столовый набор, который ему подарил Сальвадор Дали. Я никогда не видел более изящного и красивого, более фантастического по своему решению ювелирного изделия. У нас с Пьером Карденом оказалось так много общего, что мы просто не могли быстро расстаться.
А когда я впервые приехал в гости к Депардье, то первое, что он сделал, это схватил меня своими огромными руками, обнял и принялся радостно обнюхивать. Совершенно по-звериному, но это как-то необыкновенно меня к нему расположило. Когда Жерар принимает гостей, то готовит всегда сам. А за столом он сказал мне, что «время великих прошло», – и мы оба хорошо понимали о чём речь.
Но всё началось с того, как тридцать лет назад я приехал в Москву и позвонил Иннокентию Смоктуновскому. Я сказал ему, что хочу вылепить его портрет. На что Смоктуновский ответил: «Вы хоть понимаете, насколько я занятой человек? Я снимаюсь в кино, играю в спектаклях, раздаю государственные премии». На что я наивно ответил: «Ну что ж, давайте встретимся после 12 ночи». Последовала долгая пауза, после которой неожиданно прозвучал ответ: «Собственно говоря, давайте, я к вам приду». И он пришёл ко мне после такого вот короткого разговора. Ведь для великого человека достаточно услышать голос, чтобы понять, кто говорит и кто хочет его видеть. И Смоктуновский подарил мне целую неделю, которая запечатлелась в моей памяти навсегда.
Беседовали Анна Воронкова, Георгий Рухлин
Фото из архива Григория Потоцкого