Каждый из нас минимум дважды в своей жизни пытался учить историю: в школе и далее, получая профессиональное образование. Я проходила этот предмет четыре раза. Вынесла немного: даты, войны, цари, революции, даты, войны… К слову, никогда не винила педагогов, скорее – себя, ну, и предмет, конечно. И, наконец, значительно перешагнув студенческий возраст, я встретила учителя истории, которого хочу слышать и понимать. И вместе со мной «обучается» многомиллионная аудитория телеканала «Культура», на котором более четверти века идёт авторская программа российского историка, писателя, телеведущего, члена Международного союза журналистов Феликса Разумовского «КТО МЫ?».
Феликс Вельевич, Вы по образованию архитектор, как архитектура превратилась в историю?
Мне представляется, это превращение произошло очень даже естественно.
Ведь у нас есть не только великая литература XIX века, у нас есть и великая архитектура, прежде всего древнерусская. Главная её особенность – связь с природой, окружающим ландшафтом. Сложенные камни каким-то невероятно пронзительным образом связаны с пространством. И всё это вместе очень красиво. В то же время довольно странно… Ведь нам говорили, что история – это бесконечные классовые противоречия, эксплуатация, мордобой… Однако окружавшая наших предков красота свидетельствует о другом.
Архитектура самый дорогой вид искусства. Чтобы построить маленькую церковь на заливном лугу в месте впадения Нерли в Клязьму, пришлось насыпать искусственный холм, укреплять его дубовыми сваями. Так всё-таки какая жизнь стояла за подобными творениями? Может быть, мордобой и имел в ней место, но, очевидно, не главенствовал. Значит, на самом-то деле наша история была иной.
Однажды, ещё будучи студентом, я пришёл в «Академкнигу» и, как будто случайно, увидел маленькую книжечку – «Культура России накануне Петровских реформ», автор Александр Панченко. Эта замечательная книжка легла на подготовленную почву, и сразу все встало на свои места.
Если б не Панченко, не было бы программы «Кто мы?»? Благодаря этой книжке, произошёл такой поворот к истории?
Панченко служил в Пушкинском доме, Институте русской литературы… Идеологический пресс там был немного слабее. Всё-таки это филология, художественные тексты, Пушкин и вообще писатели. А историю у нас изучают в других надёжных местах. На самом деле подлинная, глубокая историческая мысль обитала именно там, в Пушкинском доме! И мне было необычайно важно прикоснуться к этим стенам, просто поговорить с этим замечательным человеком, в ту пору уже академиком.
Когда-то, ещё на советском телевидении, Александр Михайлович сделал передачу под названием «Три великих поля». Имелось в виду Куликово поле, Бородино и Полтава. Это три наши главные победы, «победы на грани поражения», уточнял Панченко. И открыл советскому телезрителю совершенно иное видение России. Смысл был в следующем: проходят эпохи, но нечто самое главное, стержневое в национальной культуре сохраняется. Сохраняется «неотчуждаемая топика культуры». Стало быть, построение обещанного «нового мира» невозможно.
Это невероятно. В советское время идеологическая машина почти полностью перемолола русское прошлое. Сознание нескольких поколений удалось деформировать чудовищным образом. И вдруг – откровение Панченко…
А в начале 90-х уже появилась возможность начать как-то выбираться «из-под глыб». Но легко сказать, возродить национальное видение истории. Как к этому подступиться? Как и о чём говорить с экрана ТВ? С какой интонацией? И в этом тоже помог Панченко, его телевизионный опыт. Его дар устного слова. Он всегда говорил очень просто, ясно, сильно. Подчас почти пророчески. И я попросту «прислонился» к нему, и на первых порах это позволило мне чувствовать себя увереннее.
Но передачу «Кто мы?» придумали Вы?
Слово «придумал» тут не очень подходит. По понятным причинам на советском телевидении никогда не было цикловой исторической программы о России. О её красоте, её величии, но одновременно и её слабостях. На новом Российском телевидении это было более чем уместно. Все тогда говорили о «России, которую мы потеряли». По молодости лет я довольно самонадеянно включился в этот разговор.
А почему такое название?
С самого начала речь шла о том, что это будет программа о русском человеке, о русском мире, о русской культуре. О той самой «неотчуждаемой культурной топике». Отсюда сверхзадача – показать, что всё, что происходило на нашей земле сто, двести, пятьсот лет назад, имеет к нам самое непосредственное отношение. С практической точки зрения эта задача была неподъёмной. Телевиденье так устроено, что тут невозможно за что-то спрятаться. Многословие, непродуманность, неуверенность – всё на виду. Режиссёр программы Лев Павлович Бродский понимал это лучше меня. Ну и начались бесконечные обсуждения, споры… Поиск названия, в том числе.
– Вот если коротко сказать, о чём программа? – спрашивал меня режиссёр.
– Ну, если коротко, о том, кто мы.
– Ну, вот так и назовём, – сказал Лев Павлович.
Я был категорически против. Можно подумать, я сейчас возьму и расскажу про русского человека всё. И начались уговоры. Это сейчас, когда за плечами триста программ, уже как-то попроще… И то меня иной раз передергивает. А тогда, в самом начале, такое лобовое название представлялось мне недопустимо самоуверенным, самоубийственным.
Феликс Вельевич, как происходит выбор темы?
Да очень просто. У нас ведь проблемы буквально на каждом шагу. И у каждой – своя предыстория. Берём самую животрепещущую проблему – это и будет очередная тема. Вот, например, у нас постоянно портятся отношение с Прибалтикой. Нам говорят всякие обидные вещи об «имперских амбициях», бесконечной экспансии, что мы, мол, захватчики. Музей оккупации у них есть в самом центре Риги. А ведь нам есть что ответить. Прибалтика присоединена при Петре Первом. Мы присоединили территорию, которую уже давно утюжил каток немецкой колонизации. Местные этносы пребывали в крайне угнетённом, бесправном состоянии. И как действует наша российская власть? Она постепенно, шаг за шагом, ликвидирует издержки немецкого владычества, отменяет специфическое «остзейское право». Фактически местные этносы получают право на жизнь. Это же благодетельно! На эту тему были сделаны две программы в цикле под названием «История, распятая в пространстве».
На самом деле с нашим национальным самоуничижением надо что-то делать. В том числе и потому, что этим ловко пользуются наши близкие и дальние соседи. А с ними хотелось бы разговаривать на равных, по-пушкински. Однажды Александр Сергеевич высказался довольно резко о том, что «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою». Сказано не без публицистического задора, но по сути верно. Мы и в самом деле по-другому устроены. Когда мы это осознаём, когда мы помним о своём призвании, когда мы живём своим умом, ощущаем полноту национального бытия…, тогда появляется храм Покрова на Нерли. Потому что мы у себя дома, на родной земле. А когда «мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз», а тем более, когда так, как сейчас…
Кстати, сейчас мы к месту и не к месту говорим об идентичности, о «традиционных ценностях». Скучные эти разговоры ни уму ни сердцу. Ничего конкретного, жизненного, сплошь одни абстракции, идеологические заклинания.
Так что это? Что именно?
Говорить об этом сходу в двух словах – дело неблагодарное. Ну, вот я, к примеру, скажу о самом сокровенном – о Русской земле. Далее приходится объяснять, что сие значит, что это не экономический ресурс, это не в сотках, не в гектарах. Есть такое древнее литературное произведение «Слово о погибели Земли Русской». Оно написано после Батыева погрома, страна лежит в руинах… (проводить легкомысленные параллели не станем, но памятное нам разорение 90-х припомним). Так вот, обратите внимание, как неизвестный автор описывает национальную катастрофу, о чём он скорбит прежде всего: «О светло-светлая и красно украшенная земля русская…» Красота Земли! Это и есть основа русского мирочувствия, фундаментальное понятие нашей культуры – Русская земля. Мы же это понятие утратили почти полностью. И результат налицо. Посмотрите, что творится в основных исторических областях. Всюду запустение за исключением южных районов, где земледелие дает сверхприбыль. Тем временем ударными темпами строим мегаполисы, в первую очередь московский. Зачем? Нам эти «человейники» московские – ни уму ни сердцу, поперек души. Это уже не наша Земля, не наш Дом. Тогда о какой национальной идентичности смеем говорить. И что удивляться тому, что у нас всё валится из рук, что мы разобщены, нравственно нездоровы. И даже не знаем – почему. Тридцать лет диагноз не можем поставить.
Что такое скрепы?
Скрепы – это то, что отдельных людей – непохожих, со своей жизнью, своей судьбой, – собирает в единый народ, нацию. Но для нас эта тема крайне болезненна.
Рухнула страна, в которой висели лозунги: «Народ и партия едины», «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» и так далее. Это были ложные, измышленные скрепы. Ими пытались заменить «традиционную культурную топику» – ту самую. Ничего путного из этого не вышло, несмотря на все потери, разрушения и жертвы. Несмотря на страшную многолетнюю Гражданскую войну, которую не можем избыть до сих пор…
В характере и смысле этой войны, развязанной большевистской партией, мы не разобрались до сих пор. На самом деле противостояние белых и красных – это только один эпизод, к тому же не самый главный. Важнейший фронт Гражданской войны – церковный. А ещё – крестьянский. Ну, и так далее. Историческую Россию большевики стремились разрушить «до основания». Всеми силами пытались заменить традиционные скрепы. Для программы «Кто мы?» это важнейшая тема, ей посвящены несколько циклов…
Конечно, нация не должна быть расколота, единство – важнейшее условие полноценного национального бытия. Тем более на таком громадном пространстве. Только ведь придумать, сконструировать скрепы невозможно, вот в чём дело. Большевики пытались, этих попыток было несколько. С Мировой революцией и Всемирной республикой советов, как известно, не вышло, обратились к национальным сюжетам и темам, появился сталинский национал-большевизм. К Марксу и Ленину добавили Пушкина, князя Пожарского, Суворова. В 1938 году Эйзенштейн снимает фильм «Александр Невский», наиболее совершенное воплощение этой новой идеологии. В фильме создаётся образ одного из бесспорных героев русской истории, однако с реальным святым благоверным князем Александром Ярославичем герой актёра Николая Черкасова имеет мало общего…
Может, это был необходимый герой для того времени?
Ещё бы! Как обойтись без патриотического чувства, попранного ленинским интернационализмом? Как побеждать в неизбежной войне? Носитель верховной власти Сталин не мог не понимать, что идеология – главное оружие победы. «Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет», «Защищаться не умею. Сами бить будем», – эти фразы киногероя Александра Невского воодушевляли советских людей. Немногие в то время осознавали характер подмены. «Не в силе Бог, а в правде», – вот подлинные слова защитника Русской земли, которых нет и не могло быть в советском фильме. Потому что у большевизма иная суть, иной, антирусский, принцип – сила. Национал-большевизм не собирался отказываться от своей сути, он всего лишь использовал исторические декорации, использовал национальное чувство, которое одновременно извращал и разрушал.
Кстати, сегодня национал-большевизм явно в моде, и политтехнологи этим активно пользуются. Нас призывают к «примирению», к «братанию» белых и красных, нас убеждают, что советская система была органической частью русского прошлого. Отсюда упорное нежелание обращаться к подлинности – исторической, культурной, духовной. Упорное противодействие национальному почитанию Новомучеников и Исповедников Церкви Русской – этих подлинных героев ХХ века. Национал-большевизм и в новом постсоветском обличье работает с декорациями, использует подмену.
Я Вас процитирую: «Они идут другим «русским путём» – через смуту, гражданскую войну, через развал всего и вся. Как Ленин.
Сращение криминала и власти – важнейший признак Смуты.
Смута – наша хроническая национальная болезнь».
Сегодня эта болезнь обострилась?
Как Вам сказать… От себя не уйдёшь, это точно. Каждая цивилизация по-разному переживает кризис. Нет какой-то единой для всего мира формы разрешения обострившихся противоречий и умиротворения национальных страстей. Поэтому, кстати, невозможна мировая революция, на которую уповал наш главный большевик. Невозможна, потому что революция – это форма всеобъемлющего национального кризиса, который в разных странах не только не совпадает по времени, но и неизбежно приобретает вполне самобытные формы. У нас в России революция принимает форму Смуты.
Что при этом происходит?
Обвальное саморазрушение Русского мира. В первую очередь Смута поселяется в умах и душах русских людей всякого чина и звания. Постепенно смута пробирается на самый «верх». Правящий слой, элиту страны невозможно узнать. Беспомощные, своекорыстные, продажные люди во главе государства – что может быть опаснее и безнадёжнее… Начинается ослабление и распад государства, деградация экономики, деградация жизни. И как следствие – стремительное разрастание и торжество криминальных сил. Роль криминала в смуте 90-х годов прошлого столетия даже комментировать не нужно, как и роль криминала в смуте начала ХХ века.
Ну и, наконец, самая характерная примета Смуты – явление самозванца. Это главные герои русской Смуты – люди особого склада и особых дарований. Самозванческий комплекс развивается у натур болезненно честолюбивых, бесчестных, не брезгающих никакой низостью, готовых переступить через всё и вся, готовых предать страну, свою землю. Впрочем, Смута покрывает всё, в том числе и предательство.
И потому, в частности, даже сильный и умелый правитель бессилен перед надвигающейся смертельной опасностью. Царь Борис Годунов несомненно знал толк во власти (это не беспомощный Николай Александрович или растерянный Горбачёв), и тем не менее остановить продвижение Лжедмитрия Годунов не смог. Действовал решительно, жестко – всё напрасно.
Как же она «лечится», если даже Борис Годунов не смог справиться?
«Лечится» она трудно и мучительно. Легче сказать, чем она «не лечиться». Интриги и сомнительные политические манипуляции в духе Василия Шуйского дают обратный эффект. Так что моду на национал-большевизм лучше оставить. И чем раньше, тем лучше. Заграница нам тут точно не поможет: она неизменно поддерживает самозванца, и не просто поддерживает, а испекает его в своей печке…
А вообще, никакой Америки я не открою – надо знать свои сильные и слабые стороны, свою подлинную, а не мифологизированную историю. Наше поколение не существует само по себе, у нас под спудом громадное наследство. И если мы не понимаем, где мы живём и что с нами происходит, то похожи на человека, умирающего от жажды на берегу великой реки.
Беседовала Мария Симановская
Фото из личного архива Ф. Разумовского
Феликс Вельевич, Вы по образованию архитектор, как архитектура превратилась в историю?
Мне представляется, это превращение произошло очень даже естественно.
Ведь у нас есть не только великая литература XIX века, у нас есть и великая архитектура, прежде всего древнерусская. Главная её особенность – связь с природой, окружающим ландшафтом. Сложенные камни каким-то невероятно пронзительным образом связаны с пространством. И всё это вместе очень красиво. В то же время довольно странно… Ведь нам говорили, что история – это бесконечные классовые противоречия, эксплуатация, мордобой… Однако окружавшая наших предков красота свидетельствует о другом.
Архитектура самый дорогой вид искусства. Чтобы построить маленькую церковь на заливном лугу в месте впадения Нерли в Клязьму, пришлось насыпать искусственный холм, укреплять его дубовыми сваями. Так всё-таки какая жизнь стояла за подобными творениями? Может быть, мордобой и имел в ней место, но, очевидно, не главенствовал. Значит, на самом-то деле наша история была иной.
Однажды, ещё будучи студентом, я пришёл в «Академкнигу» и, как будто случайно, увидел маленькую книжечку – «Культура России накануне Петровских реформ», автор Александр Панченко. Эта замечательная книжка легла на подготовленную почву, и сразу все встало на свои места.
Если б не Панченко, не было бы программы «Кто мы?»? Благодаря этой книжке, произошёл такой поворот к истории?
Панченко служил в Пушкинском доме, Институте русской литературы… Идеологический пресс там был немного слабее. Всё-таки это филология, художественные тексты, Пушкин и вообще писатели. А историю у нас изучают в других надёжных местах. На самом деле подлинная, глубокая историческая мысль обитала именно там, в Пушкинском доме! И мне было необычайно важно прикоснуться к этим стенам, просто поговорить с этим замечательным человеком, в ту пору уже академиком.
Когда-то, ещё на советском телевидении, Александр Михайлович сделал передачу под названием «Три великих поля». Имелось в виду Куликово поле, Бородино и Полтава. Это три наши главные победы, «победы на грани поражения», уточнял Панченко. И открыл советскому телезрителю совершенно иное видение России. Смысл был в следующем: проходят эпохи, но нечто самое главное, стержневое в национальной культуре сохраняется. Сохраняется «неотчуждаемая топика культуры». Стало быть, построение обещанного «нового мира» невозможно.
Это невероятно. В советское время идеологическая машина почти полностью перемолола русское прошлое. Сознание нескольких поколений удалось деформировать чудовищным образом. И вдруг – откровение Панченко…
А в начале 90-х уже появилась возможность начать как-то выбираться «из-под глыб». Но легко сказать, возродить национальное видение истории. Как к этому подступиться? Как и о чём говорить с экрана ТВ? С какой интонацией? И в этом тоже помог Панченко, его телевизионный опыт. Его дар устного слова. Он всегда говорил очень просто, ясно, сильно. Подчас почти пророчески. И я попросту «прислонился» к нему, и на первых порах это позволило мне чувствовать себя увереннее.
Но передачу «Кто мы?» придумали Вы?
Слово «придумал» тут не очень подходит. По понятным причинам на советском телевидении никогда не было цикловой исторической программы о России. О её красоте, её величии, но одновременно и её слабостях. На новом Российском телевидении это было более чем уместно. Все тогда говорили о «России, которую мы потеряли». По молодости лет я довольно самонадеянно включился в этот разговор.
А почему такое название?
С самого начала речь шла о том, что это будет программа о русском человеке, о русском мире, о русской культуре. О той самой «неотчуждаемой культурной топике». Отсюда сверхзадача – показать, что всё, что происходило на нашей земле сто, двести, пятьсот лет назад, имеет к нам самое непосредственное отношение. С практической точки зрения эта задача была неподъёмной. Телевиденье так устроено, что тут невозможно за что-то спрятаться. Многословие, непродуманность, неуверенность – всё на виду. Режиссёр программы Лев Павлович Бродский понимал это лучше меня. Ну и начались бесконечные обсуждения, споры… Поиск названия, в том числе.
– Вот если коротко сказать, о чём программа? – спрашивал меня режиссёр.
– Ну, если коротко, о том, кто мы.
– Ну, вот так и назовём, – сказал Лев Павлович.
Я был категорически против. Можно подумать, я сейчас возьму и расскажу про русского человека всё. И начались уговоры. Это сейчас, когда за плечами триста программ, уже как-то попроще… И то меня иной раз передергивает. А тогда, в самом начале, такое лобовое название представлялось мне недопустимо самоуверенным, самоубийственным.
Феликс Вельевич, как происходит выбор темы?
Да очень просто. У нас ведь проблемы буквально на каждом шагу. И у каждой – своя предыстория. Берём самую животрепещущую проблему – это и будет очередная тема. Вот, например, у нас постоянно портятся отношение с Прибалтикой. Нам говорят всякие обидные вещи об «имперских амбициях», бесконечной экспансии, что мы, мол, захватчики. Музей оккупации у них есть в самом центре Риги. А ведь нам есть что ответить. Прибалтика присоединена при Петре Первом. Мы присоединили территорию, которую уже давно утюжил каток немецкой колонизации. Местные этносы пребывали в крайне угнетённом, бесправном состоянии. И как действует наша российская власть? Она постепенно, шаг за шагом, ликвидирует издержки немецкого владычества, отменяет специфическое «остзейское право». Фактически местные этносы получают право на жизнь. Это же благодетельно! На эту тему были сделаны две программы в цикле под названием «История, распятая в пространстве».
На самом деле с нашим национальным самоуничижением надо что-то делать. В том числе и потому, что этим ловко пользуются наши близкие и дальние соседи. А с ними хотелось бы разговаривать на равных, по-пушкински. Однажды Александр Сергеевич высказался довольно резко о том, что «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою». Сказано не без публицистического задора, но по сути верно. Мы и в самом деле по-другому устроены. Когда мы это осознаём, когда мы помним о своём призвании, когда мы живём своим умом, ощущаем полноту национального бытия…, тогда появляется храм Покрова на Нерли. Потому что мы у себя дома, на родной земле. А когда «мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз», а тем более, когда так, как сейчас…
Кстати, сейчас мы к месту и не к месту говорим об идентичности, о «традиционных ценностях». Скучные эти разговоры ни уму ни сердцу. Ничего конкретного, жизненного, сплошь одни абстракции, идеологические заклинания.
Так что это? Что именно?
Говорить об этом сходу в двух словах – дело неблагодарное. Ну, вот я, к примеру, скажу о самом сокровенном – о Русской земле. Далее приходится объяснять, что сие значит, что это не экономический ресурс, это не в сотках, не в гектарах. Есть такое древнее литературное произведение «Слово о погибели Земли Русской». Оно написано после Батыева погрома, страна лежит в руинах… (проводить легкомысленные параллели не станем, но памятное нам разорение 90-х припомним). Так вот, обратите внимание, как неизвестный автор описывает национальную катастрофу, о чём он скорбит прежде всего: «О светло-светлая и красно украшенная земля русская…» Красота Земли! Это и есть основа русского мирочувствия, фундаментальное понятие нашей культуры – Русская земля. Мы же это понятие утратили почти полностью. И результат налицо. Посмотрите, что творится в основных исторических областях. Всюду запустение за исключением южных районов, где земледелие дает сверхприбыль. Тем временем ударными темпами строим мегаполисы, в первую очередь московский. Зачем? Нам эти «человейники» московские – ни уму ни сердцу, поперек души. Это уже не наша Земля, не наш Дом. Тогда о какой национальной идентичности смеем говорить. И что удивляться тому, что у нас всё валится из рук, что мы разобщены, нравственно нездоровы. И даже не знаем – почему. Тридцать лет диагноз не можем поставить.
Что такое скрепы?
Скрепы – это то, что отдельных людей – непохожих, со своей жизнью, своей судьбой, – собирает в единый народ, нацию. Но для нас эта тема крайне болезненна.
Рухнула страна, в которой висели лозунги: «Народ и партия едины», «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно» и так далее. Это были ложные, измышленные скрепы. Ими пытались заменить «традиционную культурную топику» – ту самую. Ничего путного из этого не вышло, несмотря на все потери, разрушения и жертвы. Несмотря на страшную многолетнюю Гражданскую войну, которую не можем избыть до сих пор…
В характере и смысле этой войны, развязанной большевистской партией, мы не разобрались до сих пор. На самом деле противостояние белых и красных – это только один эпизод, к тому же не самый главный. Важнейший фронт Гражданской войны – церковный. А ещё – крестьянский. Ну, и так далее. Историческую Россию большевики стремились разрушить «до основания». Всеми силами пытались заменить традиционные скрепы. Для программы «Кто мы?» это важнейшая тема, ей посвящены несколько циклов…
Конечно, нация не должна быть расколота, единство – важнейшее условие полноценного национального бытия. Тем более на таком громадном пространстве. Только ведь придумать, сконструировать скрепы невозможно, вот в чём дело. Большевики пытались, этих попыток было несколько. С Мировой революцией и Всемирной республикой советов, как известно, не вышло, обратились к национальным сюжетам и темам, появился сталинский национал-большевизм. К Марксу и Ленину добавили Пушкина, князя Пожарского, Суворова. В 1938 году Эйзенштейн снимает фильм «Александр Невский», наиболее совершенное воплощение этой новой идеологии. В фильме создаётся образ одного из бесспорных героев русской истории, однако с реальным святым благоверным князем Александром Ярославичем герой актёра Николая Черкасова имеет мало общего…
Может, это был необходимый герой для того времени?
Ещё бы! Как обойтись без патриотического чувства, попранного ленинским интернационализмом? Как побеждать в неизбежной войне? Носитель верховной власти Сталин не мог не понимать, что идеология – главное оружие победы. «Кто к нам с мечом придёт, от меча и погибнет», «Защищаться не умею. Сами бить будем», – эти фразы киногероя Александра Невского воодушевляли советских людей. Немногие в то время осознавали характер подмены. «Не в силе Бог, а в правде», – вот подлинные слова защитника Русской земли, которых нет и не могло быть в советском фильме. Потому что у большевизма иная суть, иной, антирусский, принцип – сила. Национал-большевизм не собирался отказываться от своей сути, он всего лишь использовал исторические декорации, использовал национальное чувство, которое одновременно извращал и разрушал.
Кстати, сегодня национал-большевизм явно в моде, и политтехнологи этим активно пользуются. Нас призывают к «примирению», к «братанию» белых и красных, нас убеждают, что советская система была органической частью русского прошлого. Отсюда упорное нежелание обращаться к подлинности – исторической, культурной, духовной. Упорное противодействие национальному почитанию Новомучеников и Исповедников Церкви Русской – этих подлинных героев ХХ века. Национал-большевизм и в новом постсоветском обличье работает с декорациями, использует подмену.
Я Вас процитирую: «Они идут другим «русским путём» – через смуту, гражданскую войну, через развал всего и вся. Как Ленин.
Сращение криминала и власти – важнейший признак Смуты.
Смута – наша хроническая национальная болезнь».
Сегодня эта болезнь обострилась?
Как Вам сказать… От себя не уйдёшь, это точно. Каждая цивилизация по-разному переживает кризис. Нет какой-то единой для всего мира формы разрешения обострившихся противоречий и умиротворения национальных страстей. Поэтому, кстати, невозможна мировая революция, на которую уповал наш главный большевик. Невозможна, потому что революция – это форма всеобъемлющего национального кризиса, который в разных странах не только не совпадает по времени, но и неизбежно приобретает вполне самобытные формы. У нас в России революция принимает форму Смуты.
Что при этом происходит?
Обвальное саморазрушение Русского мира. В первую очередь Смута поселяется в умах и душах русских людей всякого чина и звания. Постепенно смута пробирается на самый «верх». Правящий слой, элиту страны невозможно узнать. Беспомощные, своекорыстные, продажные люди во главе государства – что может быть опаснее и безнадёжнее… Начинается ослабление и распад государства, деградация экономики, деградация жизни. И как следствие – стремительное разрастание и торжество криминальных сил. Роль криминала в смуте 90-х годов прошлого столетия даже комментировать не нужно, как и роль криминала в смуте начала ХХ века.
Ну и, наконец, самая характерная примета Смуты – явление самозванца. Это главные герои русской Смуты – люди особого склада и особых дарований. Самозванческий комплекс развивается у натур болезненно честолюбивых, бесчестных, не брезгающих никакой низостью, готовых переступить через всё и вся, готовых предать страну, свою землю. Впрочем, Смута покрывает всё, в том числе и предательство.
И потому, в частности, даже сильный и умелый правитель бессилен перед надвигающейся смертельной опасностью. Царь Борис Годунов несомненно знал толк во власти (это не беспомощный Николай Александрович или растерянный Горбачёв), и тем не менее остановить продвижение Лжедмитрия Годунов не смог. Действовал решительно, жестко – всё напрасно.
Как же она «лечится», если даже Борис Годунов не смог справиться?
«Лечится» она трудно и мучительно. Легче сказать, чем она «не лечиться». Интриги и сомнительные политические манипуляции в духе Василия Шуйского дают обратный эффект. Так что моду на национал-большевизм лучше оставить. И чем раньше, тем лучше. Заграница нам тут точно не поможет: она неизменно поддерживает самозванца, и не просто поддерживает, а испекает его в своей печке…
А вообще, никакой Америки я не открою – надо знать свои сильные и слабые стороны, свою подлинную, а не мифологизированную историю. Наше поколение не существует само по себе, у нас под спудом громадное наследство. И если мы не понимаем, где мы живём и что с нами происходит, то похожи на человека, умирающего от жажды на берегу великой реки.
Беседовала Мария Симановская
Фото из личного архива Ф. Разумовского