Михаил Рутман
Первый номер АВАНСЦЕНЫ вышел чуть больше года назад, в самый карантин. Тогда, как в общем-то и теперь, не было никакой ясности, что будет дальше. Но за этот год мы ко многому привыкли, ввели в свою жизнь новые правила поведения, а в одежду — дополнительные аксессуары. Пожалуй, мы сегодня уже не так напуганы и растеряны.
Сделав первый номер журнала, мы вполне допускали, что он может оказаться последним. Время непростое, финансирование отсутствует. Но бывают в жизни встречи, которые поворачивают жизнь в нужную сторону. Мы встретили Михаила Рутмана, который прочитал первый номер АВАНСЦЕНЫ и написал о нас статью в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Мы не просили и не намекали, мы даже не были знакомы с ним. Просто человек не смог не отозваться. Эта колоссальная моральная поддержка придала нам сил. Мы поняли, что стоит продолжать. И как же здорово, что в четвертом номере АВАНСЦЕНЫ вы читаете интервью замечательного журналиста, лауреата премий «Золотое перо», Союза журналистов России, «За успехи в юридической науке и практике», «СеЗам», обозревателя газеты «Санкт-Петербургские ведомости» Михаила Рутмана.
Если бы мы с Вами встретились в купе поезда, и я бы Вас спросила — кто Вы, что бы Вы ответили?
Я стараюсь следовать завету Антона Павловича Чехова: интеллигентный человек должен занимать как можно меньше места. Мне в принципе очень некомфортно говорить, я больше привык слушать. Когда ловлю себя на том, что как-то невзначай разговорился, переживаю. И если бы мы встретились в купе, я, скорее всего, просто бы молчал. Я бука, хоть и журналист.
Помимо журналистики, Вы ведь пишете рассказы, стихи, пьесы?
Нет, пьесы не пишу. Пьесы пока только в голове. Хотя по моему рассказу на радио России сделали пьесу, и она уже была в эфире, по-моему, три раза.
А есть какой-то театр, в который ходите с удовольствием?
Я всю жизнь был очень театральным человеком. Последнее время хожу значительно реже в театр и стараюсь нагло пройти по удостоверению. Билеты неимоверно дороги, не по моему карману, но главное — не стоят того, что показывают. Меня принципиально не устраивает то, куда движется современный театр, это наводит на меня тоску и грусть. И было даже несколько случаев, когда я уходил после первого акта, просто не выдержав того, что происходит на сцене. Я этого прежде не практиковал.
То есть современный театр Вам не близок?
По моему мнению, в современном театре есть два генеральных направления: откровенная развлекуха и выпендреж с претензией на некую авангардность и элитарность. То, что я бы назвал эффектом «голого короля» — раз ты не понимаешь, ты дурак. Стыдно признаться, что мне не нравится, например, Някрошюс. Признайся, и тебя тут же начнут клеймить позором: «Боже! Неужели тебе не нравится Някрошюс?!»
Да, художник имеет право на все. Но все должно быть чем-то оправдано, какой-то сверхзадачей. И когда мне показывают набор трюков, я должен понимать — зачем они, ради чего. А пошло по другому пути — трюк ради трюка. И художник думает, что если он изобрел некую фишку, не нужно проникать в какие-то глубины, в сознание героев, выстраивать драматургию… Вот Фокин поставил всех на коньки в «Женитьбе». О, круто! Все катаются на коньках. И все, больше уже ничего не надо придумывать. Одной фишки достаточно. Если не на коньках, то обливаются водой, обсыпаются пудрой, купаются в ванной и так далее. Ради чего? Вот Додин — святая святых, неприкасаемая фигура — в каждом спектакле кого-то раздевает. На спектакле «Король Лир» моя подруга сидела в литерном ряду, в самой середине. Лучшие места. В какой-то момент король Лир, которого играет прекраснейший петербургский артист, раздевается догола, и перед самым носом моей подруги оказывается его причинное место. В Александринке Швейк тоже держит большую паузу, стоя со спущенными штанами. Это зачем? Я не ханжа и не застарелый консерватор, я просто хочу понять — зачем? Какой внутренней жизнью героя это оправдано?
Нашли ответ на вопрос?
Нашел. Это все ради эпатажа. Человек думает, видимо, что он всех сейчас так поразит и это обеспечит ему успех. А я-то, зритель, хочу театра, хочу, чтоб моя душа дрогнула. И у Фокина, и у Бутусова один и тот же прием — эпатаж любой ценой. Я раньше очень любил спектакли Андрея Могучего. Андрей окончил ЛИАП (Ленинградский институт авиационного приборостроения) и вышел из студенческого театра. Одной из первых его работ уже на профессиональной сцене был спектакль «Лысая певица» по Ионеско. Это было потрясением. Он потряс меня неожиданностью своего мировоззрения. Я подумал: ну все, родился новый Станиславский. И с того момента я стал ловить все, что делает Могучий. Я стал наблюдать, куда идет процесс. И когда начались трюки, потрясения закончились. Он ступил на проторенный путь своих коллег.
Так в какой же театр можно ходить?
Мое малоквалифицированное суждение, что какие-то интересные вещи происходят в микроколлективах на малых сценах. Совсем рядом с редакцией есть музей Достоевского. Здесь встречается интересное.
Например?
Например, «Такой театр». Я стараюсь ничего не пропускать у них. Александр Баргман — потрясающе талантливый актер и режиссер, но даже и его иногда «заносит» в трюки. Еще я смотрел спектакли «Авторского театра» режиссера Олега Дмитриева. Это было здорово! На малой сцене Ленсовета бывает что-то достойное. На большой — нет. Великолепный коллектив — «Небольшой драматический театр» Льва Эренбурга. Но, увы (хотя, признаюсь, после их переезда на Кима последних вещей не смотрел), и они порой откровенно перебарщивают по части эксцентрики, работают «на публику», откровенно эксплуатируя одни и те же «обкатанные» приемы.
Наверное, моя проблема в том, что я застал ту прекрасную театральную эпоху. Я видел Николая Симонова в двух спектаклях на сцене той Александринки. Я видел тех стариков, я видел молодого Игоря Горбачева. Я помню тот БДТ. Беда и счастье в том, что мне есть с чем сравнивать. Есть какой-то бэкграунд. Поэтому необыкновенно грустно смотреть на то, что сейчас происходит.
Возвращаясь к журналистской деятельности. Я прочитала Вашу статью про Кассир.ру, в которой Вы рассказываете о мошенниках, называя имена и фамилии, детально описывая ситуацию. Я понимаю, что это не первая и не последняя подобная статья. Вы не боитесь так откровенно говорить правду? И часто ли Вам угрожают?
Правду говорить не страшно, когда уверен в себе. Да, в судах мы периодически бываем. И пока все выигрываем. У нас очень сильная команда юристов. Все наши материалы рассматриваются на предмет доказательности очень тщательно. Поэтому мы не голословны. Был момент, когда и мне лично угрожали и даже мстили. Подожгли дверь квартиры. Тогда чуть не погибла вся семья. Это было в 90-е.
Давно Вы служите здесь?
В этой газете я 25 лет. Не такой уж и мастодонт. Вполне себе молодой пацан. Здесь люди и по 40 лет работают. Это же бывшая «Ленинградская правда».
Вы выросли в городе Советск Калининградской области. Ваш папа Исаак Рутман был почетным гражданином этого города. Его именем названа городская библиотека. Расскажите, пожалуйста, чем занимался Ваш папа.
Он всю жизнь увлекался историей. Он коллекционер. Занимался нумизматикой и историей Советска. И он был единственным человеком, который на протяжении всей советской эпохи смело говорил слово Тильзит. Так прежде назывался немецкий город, который превратился в Советск. В те времена принято было считать, что до 1945 года (или, как тогда шутили, от Адама и до Потсдама) у Калининградской области истории не было. А он говорил, что история — это непрерывный процесс, в ней не может быть дырок. История не бывает нашей или не нашей. История, она объективна, она есть. И надо ее знать независимо от того, нравится нам что-то или нет.
Его коллекция связана с историей Тильзита-Советска?
Да. Мой отец собирал все, что можно было собрать по истории этого края. Когда область была вся в развалинах, люди не понимали ценности вообще ничего. Они тащили к нему какие-то ордена, медали за бутылку. И сам он ходил по развалинам, находил много интересного. Разумеется, коллекция не только так собиралась. Главная заслуга моего отца в том, что он, собственно, открыл этот город. Рассказал людям про Тильзит. Он упорно, как Дон Кихот, отстаивал историю маленького прусского города. Водил экскурсии. Поначалу возил ребят в грузовике, потом стали делать автобусные экскурсии. Папа сам стал достопримечательностью города. К нему привозили, его показывали, этакого чудака, который все знает. И да — он стал первым почетным гражданином города. Потом очень долго не могли выбрать второго — слишком высока оказалась планка.
Сейчас отношение к истории Тильзита изменилось?
Когда открылись границы, началась совершенно потрясающая жизнь. В Тильзит хлынул поток жителей Восточной Пруссии. Они стали искать свои дома, рыдали на развалинах. Все мое детство я наблюдал фантастическое варварство по отношению к этой земле. Разрушали здания, вырубали деревья, взрывали плотины. У отца была большая коллекция фотографий старого города. Тильзит был просто игрушкой. Это такая шкатулочка, андерсеновский городок. И что с ним сделали, превратив в советский Советск… Конечно, надо отдать должное, многое осталось. И сейчас стали что-то восстанавливать. Восстановили взорванный памятник королеве Луизе, вернули городу бронзовую фигуру лося, много лет пребывавшую в калининградском зоопарке. Жаль, что до этого не дожил мой отец — за возвращение этой городской реликвии он боролся не один год, собирал подписи на центральной площади. Лось теперь там и стоит, хотя раньше стоял в сквере у драмтеатра. Но теперь на этом месте — мемориал освободителям города, Вечный огонь и танк Т-34.
К счастью, при взятии Тильзита 19 января 1945 года чудом уцелела арка моста Королевы Луизы, ведущего через Неман в Литву. Сам мост, разумеется, был взорван, но потом восстановлен, сначала в деревянном виде, потом в железобетонном. А эта арка с башенками, которую безумно любил мой отец и к которой он всегда водил туристов, стала символом города. В советское время она, кстати, попала даже в знаменитый фильм «Отец солдата». Мы, мальчишки, бегали на съемки, видели, как по мосту проходят танки расположенной в городе дивизии. И я даже постоял рядом с танком, на башне которого красовался великий Серго Закариадзе. А киношная надпись на фронтоне одной из башен «Здесь первыми прошли танки старшего лейтенанта Махарашвили» еще долго сохранялась.
Вообще, все, чем мы гордимся сейчас в этом городе, это ведь все немецкое. Все это немецкая история, история наших врагов. И отец всю жизнь пытался переломить эту психологию. Да, враги, но ведь это же архитектура, старинная, зачем ее ломать? Соборы эти прекрасные, зачем их взрывать? Они красивы объективно. Вне зависимости от нашего отношения к немцам. В начале 90-х вышла первая папина книга «Из Советска — в Тильзит». Теперь в Советске название Тильзит фигурирует везде. И рестораны так названы, и хлеб, и пиво, и сыр. Теперь можно любить… Когда разрешают, любить просто. А ты попробуй, когда запрещено…
А кем Ваш папа был по профессии и где работал?
Он работал преподавателем профтехучилища. Он не был историком, фамилия помешала. Окончил институт киноинженеров. Институт, куда брали всяких изгоев. Но никто из студентов в этом не признавался. Только через много лет на встрече выпускников бывшие однокурсники поведали друг другу свои истории. И оказалось, что у каждого в биографии был какой-то изъян. Они все были «битые». Там, кстати, папа встретился с моей будущей мамой — она из семьи раскулаченных, сосланных на торфоразработки, во время войны попала в оккупацию, потом в немецкое рабство. По тем временам это было несмываемое пятно на биографии. В Ленинграде им после окончания института ничего не светило. Поэтому они и оказались в Советске. Может, оно и к лучшему…
Беседовала Мария Симановская
Фото из личного архива М. Рутмана и из открытых источников