Давно хотела взять интервью у Владимира Борисовича Краскина. Он и его недавно ушедшая супруга Хиония Николаевна были среди первопроходцев космодрома Байконур, принимали участие в создании ракетно-ядерного щита нашей Родины в годы холодной войны.
Им посчастливилось работать с Сергеем Павловичем Королевым, быть участниками величайших событий того времени: запуска первой межконтинентальной баллистической ракеты, первого искусственного спутника Земли и первого человека в космос.
Наше общение началось с моего традиционного вопроса о малой родине.
Мы с Хионией родились, выросли и учились в самом центре одного из красивейших городов планеты — в Ленинграде. Наши дома были расположены на улицах, прилегающих к Невскому проспекту: Толмачева (ныне Караванная) и Софьи Перовской (ныне Малая Конюшенная).
Поэтому мы с детства впитывали в себя всю красоту величественных зданий, дворцов и храмов: Казанский собор, храм Спаса на Крови, Русский музей, Михайловский замок, Летний сад — это все наши родные места, наша малая родина.
А с супругой где познакомились?
Учились с ней в одном из престижных вузов страны — в Ленинградском политехническом институте, на физико-механическом факультете. Вместе готовились к экзаменам. После четвертого курса, летом 1952 года, Хиония уговорила меня войти в состав туристской группы для похода на лодках по Карельскому перешейку.
До сих пор вспоминаю те июльские дни, когда мы сплавлялись по живописной Вуоксе, пробирались в шхерах Ладожского озера. Совместный быт и преодоление неудобств походной жизни еще больше сблизили нас, и мы решили пожениться. Расписались 2 мая 1953 года в ЗАГСе Куйбышевского района. Прожили вместе 67 лет.
У вашей супруги необычное очень красивое имя — Хиония…
Имя «Хиония» имеет греческое происхождение, переводится как «снежная». Оно было достаточно распространено и в России. Например, если мы вспомним роман Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы», то там одна из героинь носит имя Хиония. Можно привести много других примеров.
В семье моей супруги обладательницами этого имени были также и ее бабушка, и ее мама.
Владимира Борисович, как получилось, что вы оказались на Байконуре?
Во время зимних каникул, в феврале 1953 года, я неожиданно был вызван на военную кафедру института. В кабинете присутствовал незнакомый мне генерал. После небольшого расспроса о семье он предложил мне продолжить образование в высшем военном учебном заведении, пояснив, что для этого я должен добровольно перейти из запаса в кадры Вооруженных сил. Моя первая реакция была отрицательной. Я не хотел становиться военным. На мое возражение последовал вопрос: «Вы комсомолец?» Получив утвердительный ответ, он вынул из своей папки листок с каким-то текстом. Первое, что бросилось в глаза, — факсимильная подпись под ним: «И. Сталин». Это была выписка из постановления правительства о так называемом спецнаборе студентов в Военную артиллерийскую инженерную академию в Москве. О каком-либо возражении речи быть не могло: ведь сам товарищ Сталин призывал меня в армию!
Не буду в подробностях рассказывать о моих переживаниях, расставаниях с родными…
4 марта 1953 года группа почти из двухсот студентов 5-го курса технических вузов Ленинграда специальным поездом прибыли на Ленинградский вокзал в Москве.
Так я стал слушателем Военной артиллерийской инженерной академии имени Дзержинского. А на следующий день, 5 марта, умер Сталин.
На каком факультете вы обучались в академии?
На факультете реактивного вооружения. Начальником факультета был генерал Алексей Иванович Нестеренко — будущий первый начальник научно-исследовательского испытательного полигона № 5 МО СССР (в дальнейшем — космодром Байконур). Факультет был расположен внутри академии на отдельной территории. Пройти туда можно было только по специальному пропуску.
Ракеты вам показывали?
Разумеется, на практических занятиях мы изучали образцы ракетной техники.
Ваши первые впечатления от увиденного?
Впечатления были противоречивые. Представьте себе огромное количество сложных приборов, реле, вентилей и переплетение кабелей, труб и трубочек — все это для того, чтобы доставить 900 килограмм взрывчатки на расстояние около 300 километров. И, в конце концов, всю эту сложнейшую технику превратить в металлолом. Так что, с одной стороны, восхищение инженерной мыслью, а с другой — неприятие разрушительного и смертоносного предназначения ракеты.
Куда получили распределение после окончания академии?
На Государственный центральный полигон, в Капустин Яр.
Владимира Борисович, ваша специальность по диплому?
В дипломе написано: «присвоена квалификация артиллерийский инженер-механик» и что я поступил в 1953 году в Военную ордена Ленина и ордена Суворова артиллерийскую Академию имени Дзержинского и в 1954 году окончил полный курс названной академии по специальности «радиотехнические приборы».
Разумеется, эта запись в дипломе не соответствовала действительности, ведь нас подготовили ракетчиками. Понятно, что в те времена глубокой секретности в открытом, несекретном документе об этом писать было нельзя.
Спустя много лет, в марте 1965 года, во время беседы с главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым я узнал предысторию нашего призыва.
Осенью 1952 года на заседание в политбюро были вызваны Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович Королев и Игорь Васильевич Курчатов. Вопрос был поставлен так: у нас есть атомная бомба, а средств ее доставки до территории вероятного противника (США, разумеется) нет. Королев доложил свои соображения о создании межконтинентальной ракеты. При обсуждении Сталин задал вопрос: «Кто будет испытывать новую ракету, сколько нужно специалистов и где их взять?» В те годы в гражданских вузах не готовили специалистов в области ракетной техники. И Королев предложил: нужно набрать 1000 студентов старших курсов ведущих технических вузов страны, надеть на них погоны и направить на полтора года для продолжения учебы в Военную артиллерийскую инженерную академию имени Дзержинского.
В Капустин Яр вы приехали уже с Хионией Николаевной?
Да, там началась наша семейная жизнь. А спустя некоторое время, после проверки органами КГБ, Хиония была устроена на работу на ту же площадку, что и я, но в другой отдел. Они занимались предстартовыми испытаниями системы боковой радиокоррекции (БРК) ракеты Р-2. Правда, вместо секретных слов «ракета Р-2» использовались слова «изделие 8Ж38».
А вас куда определили?
Меня назначили старшим инженером в отдел радиотелеметрических систем, располагавшийся в монтажно-испытательном корпусе на технической позиции полигона, площадке № 2. Это была моя первая должность после окончания академии.
Наша жизнь и работа на полигоне в Капустином Яру продолжались около двух лет. Пришлось участвовать в испытаниях первых отечественных баллистических ракет на различные дальности — от 280 до 1200 километров.
Вы были участником строительства Байконура, как оно начиналось и почему было приятно решение о его строительстве?
Полигон создавался в условиях объявленной Западом холодной войны и гонки вооружений. Нужно было найти противовес ядерной угрозе Соединенных Штатов Америки, исходящей с их территории и с территории многочисленных военных баз, окружавших Советский Союз. Имея разведывательные данные о подготовке в США планов ядерной бомбардировки советских городов и памятуя об уроках Второй мировой войны, советские руководители решили, что для предотвращения третьей мировой необходимо создать адекватную угрозу Соединенным Штатам. Нужно было обеспечить полный паритет в наличии не только атомных зарядов, но и средств их доставки. Такую угрозу могли создать только межконтинентальные ракеты, так как авиация в то время, в силу удаленности территории США, не могла быть эффективной и была уязвимой для средств ПВО.
Создание межконтинентальных ракет в Советском Союзе было поручено трем головным организациям. Межконтинентальную баллистическую ракету Р-7 («изделие 8К71») создавало Особое конструкторское бюро № 1 Министерства оборонной промышленности, главный конструктор Сергей Павлович Королев. Межконтинентальную крылатую ракету «Буря» (Ла-350) создавало ОКБ-301 Министерства авиационной промышленности, главный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин. Другую межконтинентальную крылатую ракету, «Буран» (М-40), создавало ОКБ-23 МАП, генеральный конструктор Владимир Михайлович Мясищев.
В феврале 1955 года вышло правительственное постановление о создании нового полигона, который в разное время назывался по-разному: Научно-исследовательский испытательный полигон № 5 Министерства обороны (официальное название), Казалинский полигон, полигон Тюратам, Южный полигон, но он стал наиболее известен как космодром Байконур.
Полигон должен был быть построен в совершенно необитаемом месте, где из-за суровых условий с древних времен практически не жили люди. Для отработки новых, невиданных ранее ракет нужен был новый полигон. Выбором места для полигона и вопросами его строительства занимались специальные рекогносцировочные комиссии.
К месту размещения полигона предъявлялись весьма жесткие и порой противоречивые требования. Полигон должен был иметь испытательную трассу полета ракеты длиной 8000 километров, расположенную на территории Советского Союза, с двумя полями падения для отделяющейся первой ступени и для головной части. Необходимо было обеспечить секретность подготовки и работы средств полигона; создать условия для размещения людей и инфраструктуру.
Для этого обследовали несколько возможных мест размещения полигона. В результате в феврале 1955 года в правительство представили докладную записку, в которой для отработки указанных ракет рекомендовалось начать строительство трех больших стартовых комплексов в малоосвоенном районе Приаральской полупустыни Кызылкум, и в первую очередь комплекса для баллистической ракеты Р-7. В документе также предлагалось первый этап отработки других ракет проводить с территории Государственного центрального полигона (ГЦП) Капустин Яр в район озера Балхаш на сокращенную дальность. Но ракетам «Буря» и «Буран» так и не суждено было появиться на Байконуре. Испытания ракеты «Буря» были прекращены на ГЦП в декабре 1960 года после 17 пусков (начаты с 1 июля 1957 года). Программа «Буран» была закрыта решением правительства в ноябре 1957 года, перед началом летно-конструкторских испытаний на ГЦП. Главная причина — успешные испытания МБР Р-7 на новом полигоне и ее преимущества перед крылатыми ракетами в преодолении ПВО противника. Конечно, все сказанное выше стало мне известно спустя несколько десятилетий после рассекречивания материалов, относящихся к истории развития ракетной техники.
Для размещения стартового комплекса был выбран разъезд Тюратам Казахской железной дороги. В начале строительства полигона на разъезде стояли лишь три кирпичных станционных домика, водонапорная башня и несколько глинобитных домов работников разъезда и сменных паровозных бригад. Достоинства выбранного района — его пустынность, безопасность и секретность проведения испытаний, а также наличие железнодорожной магистрали Москва — Ташкент, оставшаяся насыпь от разобранной узкоколейки от разъезда Тюратам до места будущего старта и наличие большой реки Сырдарьи. Одновременно пустынность местности являлась недостатком из-за отсутствия жилья, источников электроэнергии, сети дорог, связи и других достижений цивилизации. К тому же район являлся одним из трех мировых центров эпидемий чумы и холеры. Не удалось уместить трассу длиной 8000 км в границах СССР, и при стрельбе на максимальную дальность необходимо было использовать как место падения головных частей акваторию Тихого океана.
В начале июня 1955 года вышла директива Генштаба, определившая организационно-штатную структуру нового полигона для испытаний ракеты Р-7. Согласно этой директиве ядром состава испытателей должны были стать специалисты, имевшие опыт работы на полигоне в Капустином Яру. Начальником полигона назначили организатора и начальника Научно-исследовательского института № 4 Министерства обороны (НИИ-4 МО), начальника факультета реактивного вооружения Академии имени Дзержинского гвардии генерал-лейтенанта артиллерии Алексея Ивановича Нестеренко (того самого факультета, где мы проучились 15 месяцев). В качестве его заместителей — офицеров, имевших большой опыт инженерной и руководящей работы на полигоне в Капустином Яру: подполковника Александра Ивановича Носова и полковника Анатолия Алексеевича Васильева.
Первому поручили организовать службу опытно-испытательных работ (ОИР), а второму — службу научно-исследовательских работ и измерений (НИР). В круг задач службы ОИР входили всесторонние наземные испытания ракеты, подготовка ее к пуску и сам запуск ракеты. Офицеров этой службы называли «стартовиками» или «пускачами». Служба НИР должна была обеспечивать работу всего наземного полигонного измерительного комплекса, протянувшегося от разъезда Тюратам до Камчатки. Обработка получаемой во время полета ракеты телеметрической и траекторной информации также возлагалась на службу НИР. Сотрудников службы НИР, среди которых были не только офицеры, но и служащие Советской армии (как правило, жены офицеров), на полигоне называли «измеренцами».
Каждому из назначенных заместителей разрешили взять на новый полигон определенное количество офицеров ГЦП, в основном на командные должности. В их число попал и я. Когда Анатолий Алексеевич Васильев беседовал со мной в Капустином Яру, предлагая поехать к очередному месту службы, он сказал, что на полигоне будет испытываться совершенно новая ракета на фантастическую дальность (в Капустином Яру мы в это время приступили к испытаниям ракеты Р-5 с дальностью до 1200 км), что сейчас там ничего нет, все нужно будет делать с нуля. «Но в этом-то вся прелесть», — добавил он. В конце беседы, видя, что я уже почти согласился, он поинтересовался, какие у меня будут просьбы и пожелания. Просьб оказалось две: во-первых, чтобы у Хионии была инженерная должность, и, во-вторых, желательно на новое место сразу привезти тещу и сына. Забегая вперед, скажу, что просьбы были выполнены: в новом штатном расписании телеметрического отдела полигона появилась должность гражданского инженера-испытателя, а в Тюратам мы приехали вчетвером (с годовалым сыном и матерью Хионии), и нас уже ждали две комнаты в только что отстроенном бараке.
Откуда пошло название Байконур?
Это случилось уже после полета Гагарина. Вообще-то населенный пункт с таким названием существовал в Казахстане давным-давно. И расположен он примерно в 300 километрах северо-восточнее разъезда Тюратам, прямо по трассе полета стартующих ракет. Еще в ХVIII веке сюда был сослан мещанин Никифор Никитин за крамольные речи о полете на Луну. В сталинские годы располагался лагерь для репрессированных офицеров, трудившихся на местных медных рудниках.
Так вот, для регистрации полета Гагарина как мирового рекорда нужно было в соответствующих документах указать координаты места старта и приземления, но сделать это из-за секретности было невозможно. Поэтому написали: «Космодром в районе Байконура». Постепенно название Байконур прижилось для всего полигона, и в конце концов и сам город, бывший военный городок, площадка № 10, стал называться Байконуром.
Владимира Борисович, вы были свидетелем запуска первой межконтинентальной баллистической ракеты?
Мы с Хионией были участниками этого важного события 15 мая 1957 года, находясь на так называем выносном измерительном пункте, расположенном в нескольких километрах позади от стартового сооружения и сбоку от трассы полета ракеты.
Ракета стартовала в 19:00. Небо осветилось огромным заревом, раздался оглушающий грохот. Она благополучно вышла из стартового сооружения и пошла вверх. Наблюдая за поведением телеметрируемых параметров, я увидел, что на ракете не все в порядке. В это время Хиония закричала: «Она рассыпается!» Я выскочил и увидел падающие блоки ракеты. Ощущение было такое, что они сыплются прямо на голову. Боковые блоки в своем падении напоминали планирующие семена клена, которые, так же вращаясь, стремятся к земле. Говорят, что Королев, наблюдая это зрелище, высказал мысль, что неплохо бы отработавшие боковые блоки спускать на парашютах для повторного использования.
Почему так произошло, что стало причиной?
Оказалось, что в момент старта сразу же возник пожар в хвостовом отсеке одного из боковых блоков. Это привело к аварийному выключению двигателей примерно на сотой секунде. Ракета пролетела всего около 400 километров. По результатам обработки данных телеметрии была точно установлена причина пожара, и на последующих ракетах произведены соответствующие конструктивные доработки.
В течение лета 1957 года было предпринято несколько попыток запуска ракеты. И только 21 августа ракета успешно отработала активный участок траектории, произошло отделение головной части в расчетное время, и она достигла района Камчатки. Однако при входе в плотные слои, вследствие больших термодинамических перегрузок, головная часть разрушилась, не достигнув поверхности земли. Местная печать сообщила о падении крупного метеорита.
27 августа было опубликовано сообщение ТАСС о запуске в Советском Союзе сверхдальней межконтинентальной многоступенчатой баллистической ракеты. Мы с большой гордостью слушали сообщение ТАСС, сознавая свою причастность к этому событию и то, что межконтинентальная ракета переломила стратегическое положение в мире. США лишились своего главного козыря — стратегической недосягаемости и неуязвимости. В США не поверили сообщению ТАСС и объявили его красной пропагандой.
Расскажите, пожалуйста, про искусственный спутник.
Интенсивная подготовка к запуску первого искусственного спутника Земли началась 22 сентября 1957 года. Вначале дата пуска была назначена на 7 октября. Но пронесся слух, что американцы тоже готовят запуск спутника. Работы были резко ускорены. И 4 октября, в 22 часа 28 минут 34 секунды по московскому времени, состоялся запуск первого в мире искусственного спутника Земли. Через 295,4 секунды после старта спутник был выведен на орбиту и своим знаменитым «бип-бип» возвестил о начале космической эры.
Во время запуска я находился на одной из приемных радиотелеметрических станций «Трал» пристартового измерительного пункта и по циркулярной связи вел репортаж о полете ракеты-носителя. Необходимую информацию я воспринимал с экранов блока визуального контроля станции. Кроме репортажа моей обязанностью была фиксация времени работы двигателей ракеты на активном участке траектории с помощью спортивного двухстрелочного секундомера. Когда прошла главная команда на выключение двигателей, я остановил секундомер и сообщил об этом по связи. Правда, время выключения несколько отличалось от расчетного: двигатели выключились немного раньше. Через 20 секунд были приняты сигналы «бип-бип», что говорило об отделении спутника от носителя и его успешном выводе на орбиту. Прием продолжался около двух минут, пока спутник не ушел за радиогоризонт. Все выскочили на улицу. Кричали «Ура!» Качали представителей промышленности и военных. Это была большая радость за свершенное дело, за то, что бессонные ночи, бешеный ритм работы не были напрасными.
Наверное, задумывались о том, когда полетит человек?
Конечно, и не только я. И этот день наступил. После ряда запусков космических аппаратов с собачками на борту (как удачных, так и неудачных) наконец было принято решение о полете человека в космос.
Одновременно с подготовкой ракеты-носителя и корабля «Восток» шли испытания и боевых ракет. Так, за день до знаменитого запуска Юрия Алексеевича Гагарина в космос должен был состояться пуск боевой ракеты со стартовой площадки, расположенной в нескольких километрах от другой стартовой площадки, где уже установили ракету с кораблем «Восток».
11 апреля 1961 года я с утра находился на пристартовом измерительном пункте — на расстоянии 1410 метров от старта и занимался обычной подготовкой, связанной как с предстоящими испытаниями боевой ракеты, так и с запуском корабля «Восток». Все мысли были направлены на предстоящий полет человека. До сих пор помню то тревожное состояние, в котором все пребывали. Мы все знали, что не каждый пуск бывает удачным. Ракеты взрывались как на старте, так и в полете. Системы аварийного спасения, которая имеется на современных «Союзах», тогда еще не было. Обеспечение спасения космонавта при аварии ракеты на старте и в первые секунды полета (примерно до 16-й секунды) являлось самым острым вопросом подготовки полета человека в космос. После 16-й секунды автоматически включалась и была готова к работе система катапультирования космонавта. До 16-й секунды в случае аварии кресло космонавта отстреливалось только по команде с Земли, передаваемой по специальной радиолинии. Решение о выдаче команды принималось по данным телеметрии. Для спасения при аварии на старте катапультируемое кресло отстреливалось на металлическую сетку, натянутую над газоотводном лотком, а чтобы космонавт не сгорел, сетка поливалась струей воды, нагнетаемой мощными насосами.
Где-то после обеда от начальника службы Научно-исследовательской работы (НИР) мне поступила команда встретить группу будущих космонавтов, едущих на измерительный пункт на экскурсию. Предлагалось ознакомить их с наземными измерительными средствами, в том числе и с системой телеметрии, и ответить на их вопросы. При этом в категорической форме было сказано, чтобы экскурсию не затягивать и к 17 часам отправить космонавтов с измерительного пункта. Поскольку на 18 часов был назначен запуск боевой ракеты, я понял, что начальство не хочет присутствия космонавтов во время старта. Мало ли что может случиться.
Среди прибывших будущих космонавтов отсутствовали Гагарин и Титов. Они уже находились в предстартовом режиме под контролем врачей. Возглавлял группу генерал Николай Петрович Каманин, руководитель подготовки космонавтов, один из первых Героев Советского Союза, спасавших челюскинцев.
Мой рассказ о телеметрии был выслушан будущими космонавтами с интересом, задавали много вопросов. В какой-то момент мне показалось, что своими вопросами они тянут время. Я решил, что им известно о предстоящем запуске боевой ракеты. Они ведь никогда не видели, как стартует ракета. Их можно было понять. Но приказ есть приказ. Воспользовавшись моментом, я обратился к Каманину с просьбой о завершении экскурсии.
В 18 часов состоялся старт боевой ракеты, но он был аварийным: ракета взлетела на несколько метров и опустилась обратно. Образовавшееся грибовидное облако высоко поднялось над стартовой позицией. Эта авария произвела угнетающее впечатление. Домой мы не поехали, поскольку утром должен был состояться запуск человека в космос. Спать мы не могли, внутреннее напряжение, ожидание предстоящего события, да и осадок от аварии не давали возможности расслабиться.
Рано утром 12 апреля мы включили всеволновый радиоприемник Р-250 и услышали на русском языке передачу какой-то иностранной радиостанции. Она вещала, что в Советском Союзе ожидается первый запуск человека в космос. Операторы всех московских киностудий выехали на улицы Москвы снимать реакцию населения на это событие. Как сообщают, продолжала вещать радиостанция, до этого запуска у Советов погиб космонавт в космосе. Мы буквально оцепенели. Во-первых, откуда узнали о предстоящем запуске, готовившемся под грифом «совершенно секретно», во-вторых, из какого источника про гибель космонавта? Нам, работникам космодрома, доподлинно было известно, что до Гагарина мы людей в космос не запускали! А из Капустина Яра этого вообще невозможно было сделать.
Можно предположить, что произошла утечка информации из радиокомитета в Москве, где уже находились заранее подготовленные запечатанные пакеты с текстами сообщений.
Пакетов было несколько?
Да, конечно. Один вскрывался в случае успешного завершения полета, второй — в случае аварийной посадки в случайную точку поверхности Земли, а третий — в случае гибели космонавта.
Удалось выяснить источник информации о гибели космонавта?
Вероятно, причиной послужило то, что в марте были запущены два аппарата, аналогичные тому, на котором должен был полететь Гагарин. Задача запусков состояла в испытании и настройке системы космического телевидения и связи. Кроме того, производилась проверка готовности наземных измерительных средств. А в кресло космонавта был помещен манекен. Как видно на фотографии, сделанной с экрана телевизионного видеоконтрольного устройства во время полетов этих аппаратов, «лицо» манекена весьма похоже на лицо мертвого человека. По всей видимости, телевизионное изображение с этого аппарата было принято зарубежными станциями слежения (наиболее вероятно — американскими) и использовано для фабрикации жирной «утки». Устрашающий вид манекена на телевизионном экране заставил использовать надпись «МАКЕТ», что и было сделано на втором аппарате.
Удивительно долгой оказалась жизнь этой «утки». Даже в 90-х годах в падких до громких сенсаций средствах массовой информации под тем или иным соусом появлялись сообщения, повторявшие вымысел, сочиненный в далеком 1961 году.
Владимир Борисович, вы помните тот самый волнительный момент 12 апреля 1961 года?
Это случилось в 11:07 по местному времени — ракета-носитель с кораблем «Восток» взмыла в ясное голубое небо. Я, как обычно, вел репортаж. Полет нормальный. Перед выключением двигателей все внимание на параметры системы радиоуправления и давление в камере сгорания. Прохождения команды от системы радиоуправления не заметил. При падении давления в камере сгорания остановил секундомер. Время выключения двигателя оказалось несколько больше расчетного, примерно на одну секунду. После отделения космического аппарата от последней ступени мой репортаж закончился.
Я вышел из технического здания и влился в ликующую толпу: первая часть полета человека прошла успешно! Теперь надо ждать сообщения с места приземления. И вот оно пришло. Все в порядке, космонавт на земле, жив и здоров. Кто-то выставил в окно здания радиоприемник, из которого неслись позывные Всесоюзного радио. И вот торжественный голос Левитана на весь мир сообщил, что «12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник “Восток” с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника “Восток” является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Юрий Алексеевич ГАГАРИН». Как майор? Ведь мы провожали старшего лейтенанта! Мы, военные испытатели с погонами на плечах, искренне обрадовались, что Гагарину присвоили новое воинское звание — не просто очередное, а через одну ступень.
Только после того, как мы услышали Левитана, пришло осознание свершенного. Огромное напряжение сменилось желанием выспаться. Что творилось в стране и в мире, мы узнали только потом. Всенародное ликование 12 апреля 1961 года сравнимо по масштабности с тем, что творилось в День Победы 9 мая 1945 года.
Есть такое выражение, которое приписывают Юрию Алексеевичу: «Он сказал, поехали…»
Сразу же после пуска я прослушал магнитофонную запись переговоров Королева с Гагариным перед стартом и во время первых минут полета. Запись вел сотрудник нашего отдела. Так вот, в момент отрыва ракеты от стартового сооружения Гагарин восторженно воскликнул: «Ну, поехали!» Как будто он оседлал тройку и помчался на ней в космос. Мне тогда очень понравилось его восклицание, в котором чувствовалась горделивая лихость русского человека. Однако в официальных радиосообщениях от этого восклицания осталось только «поехали!». Кто-то из начальников посчитал восклицание «ну» несерьезным. А оно, на мой взгляд, о многом говорило.
А если бы что-то пошло не так, Гагарин погиб?
Все результаты полета тщательным образом были изучены буквально на следующий день. Оказалось, что вследствие неустойчивой работы бортового преобразователя питания системы радиокомплекса команда по радио на выключение двигателя второй ступени не прошла. Двигатель был выключен от автономной системы, настроенной на скорость, несколько превышающую расчетную для радиосистемы, на одну секунду позже. По этой причине «Восток» не попал в расчетную зону и опустился в Саратовской области. Это превышение скорости привело к увеличению апогея (высшей точки орбиты) относительно расчетного значения на 40 километров.
Нужно заметить, что орбита спутника была выбрана такой, чтобы в случае, если не сработает тормозная двигательная установка (ТДУ) при спуске, за счет естественного торможения о верхние слои атмосферы ракета опустилась бы по баллистической кривой через 5–7 суток. На этот срок была рассчитана система жизнеобеспечения спускаемого аппарата. Возрастание апогея на 40 километров увеличивало время пребывания на орбите до 10–12 суток. Но ТДУ сработала, и человек, совершивший первый космический полет, остался жив.
Вам лично довелось общаться с Юрием Алексеевичем?
Был такой случай. В одной из комнат здания, где располагалась дежурная смена, находился круглосуточный буфет с чаем и легкими закусками. О спиртном, конечно, не могло быть и речи. Официально на полигоне «сухой закон». И вот однажды, во время полета Быковского, мы с моим товарищем по полигону Будимиром Александровым спустились в этот буфет, чтобы выпить по чашечке растворимого кофе. Только мы расположились, как отворилась дверь, и вошел подполковник Гагарин. «Что пьете?» — обратился он к нам с вопросом, увидев дымящиеся чашки.
— А где коньяк?
— Юрий Алексеевич, у нас же «сухой закон»!
— А мы его сейчас обойдем!
После того как он пошептался с девушкой, исполнявшей обязанности официантки, на столе появилась бутылка грузинского коньяка.
Так втроем мы просидели до 5 утра. Инициативу застольной беседы взял на себя Гагарин. Он интересовался нашей работой, житьем-бытьем, рассказывал анекдоты. Воспользовавшись моментом, я попросил его оставить автограф на почтовой марке, посвященной первому запуску человека в космос. Эта 10-копеечная марка имела отрывной купон с факсимильной подписью Гагарина. Он вынул авторучку и рядом с факсимильной поставил свою, собственноручную.
Эта марка хранится у меня как память о той уже очень далекой встрече с первым космонавтом Земли. Многое уже стерлось из памяти, но обаяние этого человека, его безукоризненная русская речь, потрясающий юмор — остались в памяти навсегда.
Случались курьезные ситуации?
Конечно, и немало. Например, в продолжение встречи с Гагариным. Мы поднялись в помещение узла связи, где были сосредоточены средства связи с наземными и корабельными измерительными пунктами и с группой поиска. И вот перед самым концом смены, когда должен был начаться очередной дневной виток корабля над территорией нашей страны, из Симферополя (измерительный пункт около этого города первым вступал утром в связь с космонавтом) поступила радиограмма примерно такого содержания: «Космонавт сообщил, что имел космический стук».
Все переполошились. Что за стук? Что может стучать в безвоздушном пространстве? Многократно прокручиваем магнитофонную ленту с текстом радиограммы. Понять никто ничего не может. Напряжение растет. Решили разбудить Николая Петровича Каманина, пока ничего не сообщая Королеву (время было около 6 утра). Каманин довольно быстро появился, выслушал краткое сообщение и прослушал магнитофонную запись. Корабль с Быковским, который имел «космический стук», приближался к космодрому. До прямой радиосвязи с ним остались считанные минуты.
Поскольку никто из специалистов нашей смены не смог предложить сколь-нибудь очевидной версии причины и характера «стука», было принято решение запросить об этом космонавта. Каманин стал диктовать Гагарину текст радиограммы. Юрий Алексеевич записывает: «Сообщите характер наблюдавшегося вами явления — космического стука: стучащий, шипящий, скрежещущий…» Конечно, весь текст радиограммы дословно я не запомнил, но первые слова и прилагательные с «-щи-» запомнились на всю жизнь.
В комнате узла связи, в которую набилось большое количество народу не только нашей смены, но и очередной, воцарилась тишина. Тишина напряженная, ощутимая каждым нервным окончанием. Что там выкинул неизвестный космос?
И вот наступил момент, когда Быковский вступил в связь с космодромом. И сразу же начал передавать параметры кабины: состав воздуха в кабине, давление, температуру… Это был обычный штатный доклад космонавта при вступлении в радиосвязь с центром. Связь осуществлялась открытым текстом.
Не давая закончить доклад, Гагарин прерывает Быковского словами: «Примите радиограмму». Прекратив передавать параметры кабины, Быковский замолчал и, по всей видимости, задумался: «Чего это вдруг Юра ко мне на “вы” обращается?» Затем сообщил о готовности принимать радиограмму.
Гагарин зачитал заготовленный текст, и все стали ждать ответа. Возникла пауза. Тогда Гагарин вновь повторил текст радиограммы. И тут Быковский, поняв наконец, о чем его спрашивают, буквально захлебываясь от смеха, почти прокричал: «Какой стук? Да не стук, а стул, “космический стул”, покакал я, по-ка-кал!»
В комнате тишина стала такой, что казалось, будто никого в ней нет. И только из динамика слышались шумы и трески разрядов. И вдруг эта тишина взорвалась таким хохотом — до слез, до болей в животе…
А почему Быковский выдал такое странное сообщение о том, что имел «космический стул»?
Оказалось, что перед полетом медики очень просили его сообщить о таком «выдающемся» событии. Ведь время пребывания в космосе Гагарина, Титова, Николаева и Поповича было столь кратковременным, что специалисты от них не получили такого важного для медицинского анализа компонента человеческой жизнедеятельности. Вот, когда «это» случилось, Быковский, сдержав слово, и сообщил. Правда, добавил слово «космический», в радиолинии помеха превратила букву «л» в «к», что и привело к такому трагикомическому случаю.
За годы вашей работы на полигоне, наверное, много было различных событий?
Конечно, некоторые из них забылись, а некоторые врезались в память на всю жизнь. Очень жаль, что в те годы нам, работникам полигона, было строжайше запрещено вести дневники. Отработка межконтинентальных ракет велась в строгой секретности, и даже наш почтовый адрес не имел никакого отношения к той местности, где мы работали.
Беседовала Ирина Маленкина
Фото из архива Владимира Краскина
Им посчастливилось работать с Сергеем Павловичем Королевым, быть участниками величайших событий того времени: запуска первой межконтинентальной баллистической ракеты, первого искусственного спутника Земли и первого человека в космос.
Наше общение началось с моего традиционного вопроса о малой родине.
Мы с Хионией родились, выросли и учились в самом центре одного из красивейших городов планеты — в Ленинграде. Наши дома были расположены на улицах, прилегающих к Невскому проспекту: Толмачева (ныне Караванная) и Софьи Перовской (ныне Малая Конюшенная).
Поэтому мы с детства впитывали в себя всю красоту величественных зданий, дворцов и храмов: Казанский собор, храм Спаса на Крови, Русский музей, Михайловский замок, Летний сад — это все наши родные места, наша малая родина.
А с супругой где познакомились?
Учились с ней в одном из престижных вузов страны — в Ленинградском политехническом институте, на физико-механическом факультете. Вместе готовились к экзаменам. После четвертого курса, летом 1952 года, Хиония уговорила меня войти в состав туристской группы для похода на лодках по Карельскому перешейку.
До сих пор вспоминаю те июльские дни, когда мы сплавлялись по живописной Вуоксе, пробирались в шхерах Ладожского озера. Совместный быт и преодоление неудобств походной жизни еще больше сблизили нас, и мы решили пожениться. Расписались 2 мая 1953 года в ЗАГСе Куйбышевского района. Прожили вместе 67 лет.
У вашей супруги необычное очень красивое имя — Хиония…
Имя «Хиония» имеет греческое происхождение, переводится как «снежная». Оно было достаточно распространено и в России. Например, если мы вспомним роман Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы», то там одна из героинь носит имя Хиония. Можно привести много других примеров.
В семье моей супруги обладательницами этого имени были также и ее бабушка, и ее мама.
Владимира Борисович, как получилось, что вы оказались на Байконуре?
Во время зимних каникул, в феврале 1953 года, я неожиданно был вызван на военную кафедру института. В кабинете присутствовал незнакомый мне генерал. После небольшого расспроса о семье он предложил мне продолжить образование в высшем военном учебном заведении, пояснив, что для этого я должен добровольно перейти из запаса в кадры Вооруженных сил. Моя первая реакция была отрицательной. Я не хотел становиться военным. На мое возражение последовал вопрос: «Вы комсомолец?» Получив утвердительный ответ, он вынул из своей папки листок с каким-то текстом. Первое, что бросилось в глаза, — факсимильная подпись под ним: «И. Сталин». Это была выписка из постановления правительства о так называемом спецнаборе студентов в Военную артиллерийскую инженерную академию в Москве. О каком-либо возражении речи быть не могло: ведь сам товарищ Сталин призывал меня в армию!
Не буду в подробностях рассказывать о моих переживаниях, расставаниях с родными…
4 марта 1953 года группа почти из двухсот студентов 5-го курса технических вузов Ленинграда специальным поездом прибыли на Ленинградский вокзал в Москве.
Так я стал слушателем Военной артиллерийской инженерной академии имени Дзержинского. А на следующий день, 5 марта, умер Сталин.
На каком факультете вы обучались в академии?
На факультете реактивного вооружения. Начальником факультета был генерал Алексей Иванович Нестеренко — будущий первый начальник научно-исследовательского испытательного полигона № 5 МО СССР (в дальнейшем — космодром Байконур). Факультет был расположен внутри академии на отдельной территории. Пройти туда можно было только по специальному пропуску.
Ракеты вам показывали?
Разумеется, на практических занятиях мы изучали образцы ракетной техники.
Ваши первые впечатления от увиденного?
Впечатления были противоречивые. Представьте себе огромное количество сложных приборов, реле, вентилей и переплетение кабелей, труб и трубочек — все это для того, чтобы доставить 900 килограмм взрывчатки на расстояние около 300 километров. И, в конце концов, всю эту сложнейшую технику превратить в металлолом. Так что, с одной стороны, восхищение инженерной мыслью, а с другой — неприятие разрушительного и смертоносного предназначения ракеты.
Куда получили распределение после окончания академии?
На Государственный центральный полигон, в Капустин Яр.
Владимира Борисович, ваша специальность по диплому?
В дипломе написано: «присвоена квалификация артиллерийский инженер-механик» и что я поступил в 1953 году в Военную ордена Ленина и ордена Суворова артиллерийскую Академию имени Дзержинского и в 1954 году окончил полный курс названной академии по специальности «радиотехнические приборы».
Разумеется, эта запись в дипломе не соответствовала действительности, ведь нас подготовили ракетчиками. Понятно, что в те времена глубокой секретности в открытом, несекретном документе об этом писать было нельзя.
Спустя много лет, в марте 1965 года, во время беседы с главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым я узнал предысторию нашего призыва.
Осенью 1952 года на заседание в политбюро были вызваны Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович Королев и Игорь Васильевич Курчатов. Вопрос был поставлен так: у нас есть атомная бомба, а средств ее доставки до территории вероятного противника (США, разумеется) нет. Королев доложил свои соображения о создании межконтинентальной ракеты. При обсуждении Сталин задал вопрос: «Кто будет испытывать новую ракету, сколько нужно специалистов и где их взять?» В те годы в гражданских вузах не готовили специалистов в области ракетной техники. И Королев предложил: нужно набрать 1000 студентов старших курсов ведущих технических вузов страны, надеть на них погоны и направить на полтора года для продолжения учебы в Военную артиллерийскую инженерную академию имени Дзержинского.
В Капустин Яр вы приехали уже с Хионией Николаевной?
Да, там началась наша семейная жизнь. А спустя некоторое время, после проверки органами КГБ, Хиония была устроена на работу на ту же площадку, что и я, но в другой отдел. Они занимались предстартовыми испытаниями системы боковой радиокоррекции (БРК) ракеты Р-2. Правда, вместо секретных слов «ракета Р-2» использовались слова «изделие 8Ж38».
А вас куда определили?
Меня назначили старшим инженером в отдел радиотелеметрических систем, располагавшийся в монтажно-испытательном корпусе на технической позиции полигона, площадке № 2. Это была моя первая должность после окончания академии.
Наша жизнь и работа на полигоне в Капустином Яру продолжались около двух лет. Пришлось участвовать в испытаниях первых отечественных баллистических ракет на различные дальности — от 280 до 1200 километров.
Вы были участником строительства Байконура, как оно начиналось и почему было приятно решение о его строительстве?
Полигон создавался в условиях объявленной Западом холодной войны и гонки вооружений. Нужно было найти противовес ядерной угрозе Соединенных Штатов Америки, исходящей с их территории и с территории многочисленных военных баз, окружавших Советский Союз. Имея разведывательные данные о подготовке в США планов ядерной бомбардировки советских городов и памятуя об уроках Второй мировой войны, советские руководители решили, что для предотвращения третьей мировой необходимо создать адекватную угрозу Соединенным Штатам. Нужно было обеспечить полный паритет в наличии не только атомных зарядов, но и средств их доставки. Такую угрозу могли создать только межконтинентальные ракеты, так как авиация в то время, в силу удаленности территории США, не могла быть эффективной и была уязвимой для средств ПВО.
Создание межконтинентальных ракет в Советском Союзе было поручено трем головным организациям. Межконтинентальную баллистическую ракету Р-7 («изделие 8К71») создавало Особое конструкторское бюро № 1 Министерства оборонной промышленности, главный конструктор Сергей Павлович Королев. Межконтинентальную крылатую ракету «Буря» (Ла-350) создавало ОКБ-301 Министерства авиационной промышленности, главный конструктор Семен Алексеевич Лавочкин. Другую межконтинентальную крылатую ракету, «Буран» (М-40), создавало ОКБ-23 МАП, генеральный конструктор Владимир Михайлович Мясищев.
В феврале 1955 года вышло правительственное постановление о создании нового полигона, который в разное время назывался по-разному: Научно-исследовательский испытательный полигон № 5 Министерства обороны (официальное название), Казалинский полигон, полигон Тюратам, Южный полигон, но он стал наиболее известен как космодром Байконур.
Полигон должен был быть построен в совершенно необитаемом месте, где из-за суровых условий с древних времен практически не жили люди. Для отработки новых, невиданных ранее ракет нужен был новый полигон. Выбором места для полигона и вопросами его строительства занимались специальные рекогносцировочные комиссии.
К месту размещения полигона предъявлялись весьма жесткие и порой противоречивые требования. Полигон должен был иметь испытательную трассу полета ракеты длиной 8000 километров, расположенную на территории Советского Союза, с двумя полями падения для отделяющейся первой ступени и для головной части. Необходимо было обеспечить секретность подготовки и работы средств полигона; создать условия для размещения людей и инфраструктуру.
Для этого обследовали несколько возможных мест размещения полигона. В результате в феврале 1955 года в правительство представили докладную записку, в которой для отработки указанных ракет рекомендовалось начать строительство трех больших стартовых комплексов в малоосвоенном районе Приаральской полупустыни Кызылкум, и в первую очередь комплекса для баллистической ракеты Р-7. В документе также предлагалось первый этап отработки других ракет проводить с территории Государственного центрального полигона (ГЦП) Капустин Яр в район озера Балхаш на сокращенную дальность. Но ракетам «Буря» и «Буран» так и не суждено было появиться на Байконуре. Испытания ракеты «Буря» были прекращены на ГЦП в декабре 1960 года после 17 пусков (начаты с 1 июля 1957 года). Программа «Буран» была закрыта решением правительства в ноябре 1957 года, перед началом летно-конструкторских испытаний на ГЦП. Главная причина — успешные испытания МБР Р-7 на новом полигоне и ее преимущества перед крылатыми ракетами в преодолении ПВО противника. Конечно, все сказанное выше стало мне известно спустя несколько десятилетий после рассекречивания материалов, относящихся к истории развития ракетной техники.
Для размещения стартового комплекса был выбран разъезд Тюратам Казахской железной дороги. В начале строительства полигона на разъезде стояли лишь три кирпичных станционных домика, водонапорная башня и несколько глинобитных домов работников разъезда и сменных паровозных бригад. Достоинства выбранного района — его пустынность, безопасность и секретность проведения испытаний, а также наличие железнодорожной магистрали Москва — Ташкент, оставшаяся насыпь от разобранной узкоколейки от разъезда Тюратам до места будущего старта и наличие большой реки Сырдарьи. Одновременно пустынность местности являлась недостатком из-за отсутствия жилья, источников электроэнергии, сети дорог, связи и других достижений цивилизации. К тому же район являлся одним из трех мировых центров эпидемий чумы и холеры. Не удалось уместить трассу длиной 8000 км в границах СССР, и при стрельбе на максимальную дальность необходимо было использовать как место падения головных частей акваторию Тихого океана.
В начале июня 1955 года вышла директива Генштаба, определившая организационно-штатную структуру нового полигона для испытаний ракеты Р-7. Согласно этой директиве ядром состава испытателей должны были стать специалисты, имевшие опыт работы на полигоне в Капустином Яру. Начальником полигона назначили организатора и начальника Научно-исследовательского института № 4 Министерства обороны (НИИ-4 МО), начальника факультета реактивного вооружения Академии имени Дзержинского гвардии генерал-лейтенанта артиллерии Алексея Ивановича Нестеренко (того самого факультета, где мы проучились 15 месяцев). В качестве его заместителей — офицеров, имевших большой опыт инженерной и руководящей работы на полигоне в Капустином Яру: подполковника Александра Ивановича Носова и полковника Анатолия Алексеевича Васильева.
Первому поручили организовать службу опытно-испытательных работ (ОИР), а второму — службу научно-исследовательских работ и измерений (НИР). В круг задач службы ОИР входили всесторонние наземные испытания ракеты, подготовка ее к пуску и сам запуск ракеты. Офицеров этой службы называли «стартовиками» или «пускачами». Служба НИР должна была обеспечивать работу всего наземного полигонного измерительного комплекса, протянувшегося от разъезда Тюратам до Камчатки. Обработка получаемой во время полета ракеты телеметрической и траекторной информации также возлагалась на службу НИР. Сотрудников службы НИР, среди которых были не только офицеры, но и служащие Советской армии (как правило, жены офицеров), на полигоне называли «измеренцами».
Каждому из назначенных заместителей разрешили взять на новый полигон определенное количество офицеров ГЦП, в основном на командные должности. В их число попал и я. Когда Анатолий Алексеевич Васильев беседовал со мной в Капустином Яру, предлагая поехать к очередному месту службы, он сказал, что на полигоне будет испытываться совершенно новая ракета на фантастическую дальность (в Капустином Яру мы в это время приступили к испытаниям ракеты Р-5 с дальностью до 1200 км), что сейчас там ничего нет, все нужно будет делать с нуля. «Но в этом-то вся прелесть», — добавил он. В конце беседы, видя, что я уже почти согласился, он поинтересовался, какие у меня будут просьбы и пожелания. Просьб оказалось две: во-первых, чтобы у Хионии была инженерная должность, и, во-вторых, желательно на новое место сразу привезти тещу и сына. Забегая вперед, скажу, что просьбы были выполнены: в новом штатном расписании телеметрического отдела полигона появилась должность гражданского инженера-испытателя, а в Тюратам мы приехали вчетвером (с годовалым сыном и матерью Хионии), и нас уже ждали две комнаты в только что отстроенном бараке.
Откуда пошло название Байконур?
Это случилось уже после полета Гагарина. Вообще-то населенный пункт с таким названием существовал в Казахстане давным-давно. И расположен он примерно в 300 километрах северо-восточнее разъезда Тюратам, прямо по трассе полета стартующих ракет. Еще в ХVIII веке сюда был сослан мещанин Никифор Никитин за крамольные речи о полете на Луну. В сталинские годы располагался лагерь для репрессированных офицеров, трудившихся на местных медных рудниках.
Так вот, для регистрации полета Гагарина как мирового рекорда нужно было в соответствующих документах указать координаты места старта и приземления, но сделать это из-за секретности было невозможно. Поэтому написали: «Космодром в районе Байконура». Постепенно название Байконур прижилось для всего полигона, и в конце концов и сам город, бывший военный городок, площадка № 10, стал называться Байконуром.
Владимира Борисович, вы были свидетелем запуска первой межконтинентальной баллистической ракеты?
Мы с Хионией были участниками этого важного события 15 мая 1957 года, находясь на так называем выносном измерительном пункте, расположенном в нескольких километрах позади от стартового сооружения и сбоку от трассы полета ракеты.
Ракета стартовала в 19:00. Небо осветилось огромным заревом, раздался оглушающий грохот. Она благополучно вышла из стартового сооружения и пошла вверх. Наблюдая за поведением телеметрируемых параметров, я увидел, что на ракете не все в порядке. В это время Хиония закричала: «Она рассыпается!» Я выскочил и увидел падающие блоки ракеты. Ощущение было такое, что они сыплются прямо на голову. Боковые блоки в своем падении напоминали планирующие семена клена, которые, так же вращаясь, стремятся к земле. Говорят, что Королев, наблюдая это зрелище, высказал мысль, что неплохо бы отработавшие боковые блоки спускать на парашютах для повторного использования.
Почему так произошло, что стало причиной?
Оказалось, что в момент старта сразу же возник пожар в хвостовом отсеке одного из боковых блоков. Это привело к аварийному выключению двигателей примерно на сотой секунде. Ракета пролетела всего около 400 километров. По результатам обработки данных телеметрии была точно установлена причина пожара, и на последующих ракетах произведены соответствующие конструктивные доработки.
В течение лета 1957 года было предпринято несколько попыток запуска ракеты. И только 21 августа ракета успешно отработала активный участок траектории, произошло отделение головной части в расчетное время, и она достигла района Камчатки. Однако при входе в плотные слои, вследствие больших термодинамических перегрузок, головная часть разрушилась, не достигнув поверхности земли. Местная печать сообщила о падении крупного метеорита.
27 августа было опубликовано сообщение ТАСС о запуске в Советском Союзе сверхдальней межконтинентальной многоступенчатой баллистической ракеты. Мы с большой гордостью слушали сообщение ТАСС, сознавая свою причастность к этому событию и то, что межконтинентальная ракета переломила стратегическое положение в мире. США лишились своего главного козыря — стратегической недосягаемости и неуязвимости. В США не поверили сообщению ТАСС и объявили его красной пропагандой.
Расскажите, пожалуйста, про искусственный спутник.
Интенсивная подготовка к запуску первого искусственного спутника Земли началась 22 сентября 1957 года. Вначале дата пуска была назначена на 7 октября. Но пронесся слух, что американцы тоже готовят запуск спутника. Работы были резко ускорены. И 4 октября, в 22 часа 28 минут 34 секунды по московскому времени, состоялся запуск первого в мире искусственного спутника Земли. Через 295,4 секунды после старта спутник был выведен на орбиту и своим знаменитым «бип-бип» возвестил о начале космической эры.
Во время запуска я находился на одной из приемных радиотелеметрических станций «Трал» пристартового измерительного пункта и по циркулярной связи вел репортаж о полете ракеты-носителя. Необходимую информацию я воспринимал с экранов блока визуального контроля станции. Кроме репортажа моей обязанностью была фиксация времени работы двигателей ракеты на активном участке траектории с помощью спортивного двухстрелочного секундомера. Когда прошла главная команда на выключение двигателей, я остановил секундомер и сообщил об этом по связи. Правда, время выключения несколько отличалось от расчетного: двигатели выключились немного раньше. Через 20 секунд были приняты сигналы «бип-бип», что говорило об отделении спутника от носителя и его успешном выводе на орбиту. Прием продолжался около двух минут, пока спутник не ушел за радиогоризонт. Все выскочили на улицу. Кричали «Ура!» Качали представителей промышленности и военных. Это была большая радость за свершенное дело, за то, что бессонные ночи, бешеный ритм работы не были напрасными.
Наверное, задумывались о том, когда полетит человек?
Конечно, и не только я. И этот день наступил. После ряда запусков космических аппаратов с собачками на борту (как удачных, так и неудачных) наконец было принято решение о полете человека в космос.
Одновременно с подготовкой ракеты-носителя и корабля «Восток» шли испытания и боевых ракет. Так, за день до знаменитого запуска Юрия Алексеевича Гагарина в космос должен был состояться пуск боевой ракеты со стартовой площадки, расположенной в нескольких километрах от другой стартовой площадки, где уже установили ракету с кораблем «Восток».
11 апреля 1961 года я с утра находился на пристартовом измерительном пункте — на расстоянии 1410 метров от старта и занимался обычной подготовкой, связанной как с предстоящими испытаниями боевой ракеты, так и с запуском корабля «Восток». Все мысли были направлены на предстоящий полет человека. До сих пор помню то тревожное состояние, в котором все пребывали. Мы все знали, что не каждый пуск бывает удачным. Ракеты взрывались как на старте, так и в полете. Системы аварийного спасения, которая имеется на современных «Союзах», тогда еще не было. Обеспечение спасения космонавта при аварии ракеты на старте и в первые секунды полета (примерно до 16-й секунды) являлось самым острым вопросом подготовки полета человека в космос. После 16-й секунды автоматически включалась и была готова к работе система катапультирования космонавта. До 16-й секунды в случае аварии кресло космонавта отстреливалось только по команде с Земли, передаваемой по специальной радиолинии. Решение о выдаче команды принималось по данным телеметрии. Для спасения при аварии на старте катапультируемое кресло отстреливалось на металлическую сетку, натянутую над газоотводном лотком, а чтобы космонавт не сгорел, сетка поливалась струей воды, нагнетаемой мощными насосами.
Где-то после обеда от начальника службы Научно-исследовательской работы (НИР) мне поступила команда встретить группу будущих космонавтов, едущих на измерительный пункт на экскурсию. Предлагалось ознакомить их с наземными измерительными средствами, в том числе и с системой телеметрии, и ответить на их вопросы. При этом в категорической форме было сказано, чтобы экскурсию не затягивать и к 17 часам отправить космонавтов с измерительного пункта. Поскольку на 18 часов был назначен запуск боевой ракеты, я понял, что начальство не хочет присутствия космонавтов во время старта. Мало ли что может случиться.
Среди прибывших будущих космонавтов отсутствовали Гагарин и Титов. Они уже находились в предстартовом режиме под контролем врачей. Возглавлял группу генерал Николай Петрович Каманин, руководитель подготовки космонавтов, один из первых Героев Советского Союза, спасавших челюскинцев.
Мой рассказ о телеметрии был выслушан будущими космонавтами с интересом, задавали много вопросов. В какой-то момент мне показалось, что своими вопросами они тянут время. Я решил, что им известно о предстоящем запуске боевой ракеты. Они ведь никогда не видели, как стартует ракета. Их можно было понять. Но приказ есть приказ. Воспользовавшись моментом, я обратился к Каманину с просьбой о завершении экскурсии.
В 18 часов состоялся старт боевой ракеты, но он был аварийным: ракета взлетела на несколько метров и опустилась обратно. Образовавшееся грибовидное облако высоко поднялось над стартовой позицией. Эта авария произвела угнетающее впечатление. Домой мы не поехали, поскольку утром должен был состояться запуск человека в космос. Спать мы не могли, внутреннее напряжение, ожидание предстоящего события, да и осадок от аварии не давали возможности расслабиться.
Рано утром 12 апреля мы включили всеволновый радиоприемник Р-250 и услышали на русском языке передачу какой-то иностранной радиостанции. Она вещала, что в Советском Союзе ожидается первый запуск человека в космос. Операторы всех московских киностудий выехали на улицы Москвы снимать реакцию населения на это событие. Как сообщают, продолжала вещать радиостанция, до этого запуска у Советов погиб космонавт в космосе. Мы буквально оцепенели. Во-первых, откуда узнали о предстоящем запуске, готовившемся под грифом «совершенно секретно», во-вторых, из какого источника про гибель космонавта? Нам, работникам космодрома, доподлинно было известно, что до Гагарина мы людей в космос не запускали! А из Капустина Яра этого вообще невозможно было сделать.
Можно предположить, что произошла утечка информации из радиокомитета в Москве, где уже находились заранее подготовленные запечатанные пакеты с текстами сообщений.
Пакетов было несколько?
Да, конечно. Один вскрывался в случае успешного завершения полета, второй — в случае аварийной посадки в случайную точку поверхности Земли, а третий — в случае гибели космонавта.
Удалось выяснить источник информации о гибели космонавта?
Вероятно, причиной послужило то, что в марте были запущены два аппарата, аналогичные тому, на котором должен был полететь Гагарин. Задача запусков состояла в испытании и настройке системы космического телевидения и связи. Кроме того, производилась проверка готовности наземных измерительных средств. А в кресло космонавта был помещен манекен. Как видно на фотографии, сделанной с экрана телевизионного видеоконтрольного устройства во время полетов этих аппаратов, «лицо» манекена весьма похоже на лицо мертвого человека. По всей видимости, телевизионное изображение с этого аппарата было принято зарубежными станциями слежения (наиболее вероятно — американскими) и использовано для фабрикации жирной «утки». Устрашающий вид манекена на телевизионном экране заставил использовать надпись «МАКЕТ», что и было сделано на втором аппарате.
Удивительно долгой оказалась жизнь этой «утки». Даже в 90-х годах в падких до громких сенсаций средствах массовой информации под тем или иным соусом появлялись сообщения, повторявшие вымысел, сочиненный в далеком 1961 году.
Владимир Борисович, вы помните тот самый волнительный момент 12 апреля 1961 года?
Это случилось в 11:07 по местному времени — ракета-носитель с кораблем «Восток» взмыла в ясное голубое небо. Я, как обычно, вел репортаж. Полет нормальный. Перед выключением двигателей все внимание на параметры системы радиоуправления и давление в камере сгорания. Прохождения команды от системы радиоуправления не заметил. При падении давления в камере сгорания остановил секундомер. Время выключения двигателя оказалось несколько больше расчетного, примерно на одну секунду. После отделения космического аппарата от последней ступени мой репортаж закончился.
Я вышел из технического здания и влился в ликующую толпу: первая часть полета человека прошла успешно! Теперь надо ждать сообщения с места приземления. И вот оно пришло. Все в порядке, космонавт на земле, жив и здоров. Кто-то выставил в окно здания радиоприемник, из которого неслись позывные Всесоюзного радио. И вот торжественный голос Левитана на весь мир сообщил, что «12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник “Восток” с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника “Восток” является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Юрий Алексеевич ГАГАРИН». Как майор? Ведь мы провожали старшего лейтенанта! Мы, военные испытатели с погонами на плечах, искренне обрадовались, что Гагарину присвоили новое воинское звание — не просто очередное, а через одну ступень.
Только после того, как мы услышали Левитана, пришло осознание свершенного. Огромное напряжение сменилось желанием выспаться. Что творилось в стране и в мире, мы узнали только потом. Всенародное ликование 12 апреля 1961 года сравнимо по масштабности с тем, что творилось в День Победы 9 мая 1945 года.
Есть такое выражение, которое приписывают Юрию Алексеевичу: «Он сказал, поехали…»
Сразу же после пуска я прослушал магнитофонную запись переговоров Королева с Гагариным перед стартом и во время первых минут полета. Запись вел сотрудник нашего отдела. Так вот, в момент отрыва ракеты от стартового сооружения Гагарин восторженно воскликнул: «Ну, поехали!» Как будто он оседлал тройку и помчался на ней в космос. Мне тогда очень понравилось его восклицание, в котором чувствовалась горделивая лихость русского человека. Однако в официальных радиосообщениях от этого восклицания осталось только «поехали!». Кто-то из начальников посчитал восклицание «ну» несерьезным. А оно, на мой взгляд, о многом говорило.
А если бы что-то пошло не так, Гагарин погиб?
Все результаты полета тщательным образом были изучены буквально на следующий день. Оказалось, что вследствие неустойчивой работы бортового преобразователя питания системы радиокомплекса команда по радио на выключение двигателя второй ступени не прошла. Двигатель был выключен от автономной системы, настроенной на скорость, несколько превышающую расчетную для радиосистемы, на одну секунду позже. По этой причине «Восток» не попал в расчетную зону и опустился в Саратовской области. Это превышение скорости привело к увеличению апогея (высшей точки орбиты) относительно расчетного значения на 40 километров.
Нужно заметить, что орбита спутника была выбрана такой, чтобы в случае, если не сработает тормозная двигательная установка (ТДУ) при спуске, за счет естественного торможения о верхние слои атмосферы ракета опустилась бы по баллистической кривой через 5–7 суток. На этот срок была рассчитана система жизнеобеспечения спускаемого аппарата. Возрастание апогея на 40 километров увеличивало время пребывания на орбите до 10–12 суток. Но ТДУ сработала, и человек, совершивший первый космический полет, остался жив.
Вам лично довелось общаться с Юрием Алексеевичем?
Был такой случай. В одной из комнат здания, где располагалась дежурная смена, находился круглосуточный буфет с чаем и легкими закусками. О спиртном, конечно, не могло быть и речи. Официально на полигоне «сухой закон». И вот однажды, во время полета Быковского, мы с моим товарищем по полигону Будимиром Александровым спустились в этот буфет, чтобы выпить по чашечке растворимого кофе. Только мы расположились, как отворилась дверь, и вошел подполковник Гагарин. «Что пьете?» — обратился он к нам с вопросом, увидев дымящиеся чашки.
— А где коньяк?
— Юрий Алексеевич, у нас же «сухой закон»!
— А мы его сейчас обойдем!
После того как он пошептался с девушкой, исполнявшей обязанности официантки, на столе появилась бутылка грузинского коньяка.
Так втроем мы просидели до 5 утра. Инициативу застольной беседы взял на себя Гагарин. Он интересовался нашей работой, житьем-бытьем, рассказывал анекдоты. Воспользовавшись моментом, я попросил его оставить автограф на почтовой марке, посвященной первому запуску человека в космос. Эта 10-копеечная марка имела отрывной купон с факсимильной подписью Гагарина. Он вынул авторучку и рядом с факсимильной поставил свою, собственноручную.
Эта марка хранится у меня как память о той уже очень далекой встрече с первым космонавтом Земли. Многое уже стерлось из памяти, но обаяние этого человека, его безукоризненная русская речь, потрясающий юмор — остались в памяти навсегда.
Случались курьезные ситуации?
Конечно, и немало. Например, в продолжение встречи с Гагариным. Мы поднялись в помещение узла связи, где были сосредоточены средства связи с наземными и корабельными измерительными пунктами и с группой поиска. И вот перед самым концом смены, когда должен был начаться очередной дневной виток корабля над территорией нашей страны, из Симферополя (измерительный пункт около этого города первым вступал утром в связь с космонавтом) поступила радиограмма примерно такого содержания: «Космонавт сообщил, что имел космический стук».
Все переполошились. Что за стук? Что может стучать в безвоздушном пространстве? Многократно прокручиваем магнитофонную ленту с текстом радиограммы. Понять никто ничего не может. Напряжение растет. Решили разбудить Николая Петровича Каманина, пока ничего не сообщая Королеву (время было около 6 утра). Каманин довольно быстро появился, выслушал краткое сообщение и прослушал магнитофонную запись. Корабль с Быковским, который имел «космический стук», приближался к космодрому. До прямой радиосвязи с ним остались считанные минуты.
Поскольку никто из специалистов нашей смены не смог предложить сколь-нибудь очевидной версии причины и характера «стука», было принято решение запросить об этом космонавта. Каманин стал диктовать Гагарину текст радиограммы. Юрий Алексеевич записывает: «Сообщите характер наблюдавшегося вами явления — космического стука: стучащий, шипящий, скрежещущий…» Конечно, весь текст радиограммы дословно я не запомнил, но первые слова и прилагательные с «-щи-» запомнились на всю жизнь.
В комнате узла связи, в которую набилось большое количество народу не только нашей смены, но и очередной, воцарилась тишина. Тишина напряженная, ощутимая каждым нервным окончанием. Что там выкинул неизвестный космос?
И вот наступил момент, когда Быковский вступил в связь с космодромом. И сразу же начал передавать параметры кабины: состав воздуха в кабине, давление, температуру… Это был обычный штатный доклад космонавта при вступлении в радиосвязь с центром. Связь осуществлялась открытым текстом.
Не давая закончить доклад, Гагарин прерывает Быковского словами: «Примите радиограмму». Прекратив передавать параметры кабины, Быковский замолчал и, по всей видимости, задумался: «Чего это вдруг Юра ко мне на “вы” обращается?» Затем сообщил о готовности принимать радиограмму.
Гагарин зачитал заготовленный текст, и все стали ждать ответа. Возникла пауза. Тогда Гагарин вновь повторил текст радиограммы. И тут Быковский, поняв наконец, о чем его спрашивают, буквально захлебываясь от смеха, почти прокричал: «Какой стук? Да не стук, а стул, “космический стул”, покакал я, по-ка-кал!»
В комнате тишина стала такой, что казалось, будто никого в ней нет. И только из динамика слышались шумы и трески разрядов. И вдруг эта тишина взорвалась таким хохотом — до слез, до болей в животе…
А почему Быковский выдал такое странное сообщение о том, что имел «космический стул»?
Оказалось, что перед полетом медики очень просили его сообщить о таком «выдающемся» событии. Ведь время пребывания в космосе Гагарина, Титова, Николаева и Поповича было столь кратковременным, что специалисты от них не получили такого важного для медицинского анализа компонента человеческой жизнедеятельности. Вот, когда «это» случилось, Быковский, сдержав слово, и сообщил. Правда, добавил слово «космический», в радиолинии помеха превратила букву «л» в «к», что и привело к такому трагикомическому случаю.
За годы вашей работы на полигоне, наверное, много было различных событий?
Конечно, некоторые из них забылись, а некоторые врезались в память на всю жизнь. Очень жаль, что в те годы нам, работникам полигона, было строжайше запрещено вести дневники. Отработка межконтинентальных ракет велась в строгой секретности, и даже наш почтовый адрес не имел никакого отношения к той местности, где мы работали.
Беседовала Ирина Маленкина
Фото из архива Владимира Краскина